– Вам стоит это посмотреть, – объявила Райбис, не поднимая глаз. – Хотя ладно, я сама вам все расскажу. Бекки беременна, но ее парень…
– Я принес вам чаю.
Он выложил четыре чайных пакетика.
– А можете передать мне крекеры? На полке над плитой целая упаковка. Время принимать лекарство. Мне легче глотать их с едой, чем с водой, потому что, когда мне было три годика… вы не поверите. Отец учил меня плавать. У нас тогда было много денег; мой отец был… ну, он и сейчас жив, хотя не слишком-то часто дает о себе знать. Он травмировал спину, когда открывал раздвижные ворота в одном жилищном комплексе, где…
Она замолкла; ее внимание вновь было поглощено телевизором.
Макуэйн расчистил себе место на стуле и присел.
– Этой ночью мне было ужасно тоскливо, – сказала Райбис. – Чуть вам не позвонила. Я все думала об одной моей подруге, ей сейчас… ну, мы с ней одногодки, но у нее рейтинг 4C по нормативам трудовых движений, в том числе по частоте призматических флуктуаций, или как их там. Ненавижу ее. В моем-то возрасте! Представляете?
Она рассмеялась.
– Вы давно взвешивались? – спросил он.
– Что? А, с весом у меня все в порядке. Это легко определить. Надо зажать пальцами кожу у плеча. Я проверяла, у меня есть еще жировая прослойка.
– А на вид исхудали, – сказал Макуэйн и положил ей руку на лоб.
– У меня жар?
– Нет.
Он все держал ладонь у нее на лбу, повыше темных очков, ощущая гладкость и влажность кожи. Вот здесь, подумал он, в миелиновой оболочке нервных волокон, завелись склеротические бляшки, которые ее убивают.
Тебе полегчает, когда она умрет, сказал себе Макуэйн.
Райбис с сочувствием проговорила:
– Не расстраивайтесь. Я поправлюсь. Медслужба сократила мне дозировку васкулина. Принимаю теперь ter in die – три раза в день вместо четырех.
– Вы знаете все медицинские термины.
– Приходится. Мне выдали справочник лекарств. Хотите взглянуть? Он где-то здесь. Посмотрите вон под теми бумагами. Я искала что-то, а потом наткнулась на адреса старых друзей и села писать им письма. Избавлялась тут от всякого барахла. Видите? – Он посмотрел в указанную сторону и увидел кучу бумажных мешков, набитых скомканными бумажками. – Писала вчера часов пять, сегодня продолжила. Поэтому мне и захотелось чаю; может, сделаете мне чашечку? Сахару не жалейте, а вот молока совсем капельку.
Пока он заваривал чай, в голове у него вертелись обрывки одной из доулендовских песен в обработке Линды Фокс.
О, Господи Предвечный,
Всеблагостью овей,
Терпенья гласу внемли
В предсмертной песни сей.
– А сериал очень хорош, – сказала Райбис, когда мыльную оперу прервала реклама. – Можно я вам расскажу про него?
Вместо ответа он спросил:
– Вам понизили дозу васкулина. Значит ли это, что вы идете на поправку?
– Видимо, очередная ремиссия.
– И сколько она может продлиться?
– Довольно долго, наверное.
– Ваше мужество меня восхищает, – сказал Макуэйн. – Я ухожу. Это был последний раз, больше я не приду.
– Мужество? – отозвалась она. – Спасибо.
– Я больше не вернусь.
– Когда не вернетесь? Сегодня?
– Вы носитель смерти. Болезнетворный организм.
– Ну а если все-таки без шуток, – проговорила она, – то я хочу надеть парик. Не могли бы вы подать мне светленький? Он где-то здесь – может, вон под теми вещами в углу. Там, где красная кофта с белыми пуговицами. Одной не хватает, надо бы пришить – если еще найду.
Макуэйн разыскал ее парик.
– Подержите зеркальце, – попросила она, пристраивая парик на голове. – Как думаете, я заразна? Медслужба уверяет, что на этой стадии вирус пассивен. Я вчера разговаривала с ними больше часа; мне дали специальные указания.
– Кто обслуживает ваши финтифлюшки? – спросил он.
– Финтифлюшки?
Она уставилась на него из-за темных очков.
– Делает вашу работу. Отслеживает входящие данные. Записывает их, транслирует. Вы для этого здесь сидите.
– Все стоит на автомате.
– У вас сейчас горит семь сигнальных лампочек, причем все мигают красным цветом. У них должен быть звуковой аналог, его уже не проигнорируешь. Сигнал поступает, но не записывается, и вас пытаются известить.
– Ну что ж, не повезло им, – проговорила Райбис вполголоса.
– Приходится считаться с вашей болезнью, – сказал он.
– Да, именно так. Еще как приходится. Но можно и без меня; вы ведь, по-моему, получаете примерно то же самое, что и я? И, в принципе, моя станция дублирует вашу?
– Нет. Это моя вашу дублирует.
– Да какая разница. – Она отхлебнула чаю из поднесенной им кружки. – Очень горячий. Пусть пока остынет.
Райбис потянула дрожащую руку к прикроватному столику; кружка выпала, и чай расплескался по пластиковому полу.
– Боже, – в бешенстве выдавила она. – Ну сколько можно, сколько можно-то. Сегодня все наперекосяк. Проклятье.
Макуэйн включил вакуумный контур, и система всосала пролитую жидкость. Он так ничего и не сказал. Его переполняла неясная, ни на что не направленная злоба; ярость, у которой не было объекта. И он чувствовал, что такова же и ненависть Райбис – эмоция, бьющая в никуда и повсюду сразу. Ненависть, подумал он, похожа на мушиный рой. Господи, как же мне хочется вырваться отсюда. Как я ненавижу эту ненависть, когда пролитый чай и смертельная болезнь вызывают одну и ту же злость. Одномерная вселенная. Дошло же до такого.
В последующие недели Макуэйн стал бывать у нее все реже и реже. Он не вслушивался в ее слова; не следил за тем, что она делает; отводил глаза от окружавшего ее хаоса, от разгрома в куполе. Да это же проекция ее мозга, подумал он, окинув взором мусор, лежавший кучами тут и там; она навалила мешков даже снаружи купола, на поживу вечному холоду. У нее маразм.
У себя в куполе он пытался слушать Линду Фокс, но магия ушла. Теперь он видел и слышал лишь синтетический образ, в котором не было ничего настоящего. Райбис Ромми высосала из Фокс всю жизнь, как вакуумный контур всосал пролитый чай.
Когда невзгоды били бури злей,
Надежда его сердце сберегала.
Макуэйн слышал слова, но те ничего не значили. Как там сказала Райбис? Подержанная сентиментальность, фуфло. Он включил Вивальди – концерт для фагота. У Вивальди только один такой концерт, подумал он. Компьютер справился бы лучше. И с большим разнообразием.
– Вы настроились на волну Фокс, – проговорила Линда Фокс, и на экране возникло диковатое лицо в свете звезд. – И когда эта волна ударит вас, то ударит всерьез!
