class="p1">— Хорошо. Я еще там решил. Получу свободу и приду как вольный. Война — это мое.
— Мне надо тебя отговаривать?
— Нет, — ответил он с улыбкой.
Мы посидели покурили вместе с ним и разошлись.
Мне стало грустно, я вспомнил пацанов, которые погибли.
Из нашей банды, которая в октябре уезжала из Молькино, выжили я, «Магазин» и «Топор». Мой контракт был не окончен, и я все ждал, что мне скажут: «“Констебль”, ты остаешься здесь в качестве инструктора, а после поедешь поближе к передку. Там всегда работа есть».
Я на автопилоте слонялся по кабинетам и инстанциям и доделывал свои дела и встретил Андрея «Эрика».
— О! Здорово, Андрей! Рад тебя видеть живым и здоровым. Как ты? Как шея? — засыпал я его вопросами.
— Лучше, чем было.
Андрей поднял руку и показал, что она стала работать.
— Так тебя можно даже в цирк брать на работу с такой сноровкой!
— Не так все просто… Повезло, в общем-то. Мир не без добрых людей.
— О! Хоть у кого-то все в елочку срослось. Рассказывай.
— Ну узнал я, что главный травматолог к нам в госпиталь приезжает. Подхожу к месту, а там семьсот пятьдесят человек толкутся и все к нему норовят попасть на прием и в Россию улететь. Думаю: «Без вариантов». И тут пробегает мимо Мамаш. Здоровый такой парень. Врач. Чеченец, по-моему. Говорю: «Мне имеет смысл тут толкаться?». А он: «Ты, что гонишь?! Конечно! Пошли за мной!».
— Поперло тебе значит?
— Я захожу, а там сидит травматолог главный и невролог. Мамаш говорит: «Вот это у нас интересный случай», и что-то им на медицинском бла-бла-бла. Травматолог говорит: «Подними руку», я поднимаю ее, а она всего на пятнадцать процентов поднимается, и все. Он говорит: «Понятно. Боли есть?». Я говорю: «Есть. Такие, как ток по позвоночнику».
Он посмотрел на меня и говорит: «Завтра борт на Россию. Собирайся».
— Меня тоже через этот госпиталь вывозили, но быстро.
— Так ты «Вэшник». Там же, как получилось дальше… Приезжает за нами автобус и зачитывают списки, кто едет сегодня на аэродром. Нас еще перед этим в гражданское переодели. Мы все на изжоге, сам понимаешь. Зачитали списки, а из всех, кто уже на низком старте, я и еще человек десять назвали, — растерянно почти прошептал «Эрик». — И я просто вижу их глаза… Это пиздец.
Андрей быстро переключился на позитив и, хлопнув пару раз своими ресницами над голубыми глазами, продолжил.
— Ну и все, едем непосредственно грузится на борт. Прилетели в Анапу. «Все, ребята, расслабьтесь. Вы на Родине. Здесь спокойно и тихо. Сейчас приедете, вас покормят». Знаешь, такое ощущение, думаешь: «Да ну нахер! Так не бывает». Привезли в отель, расположили, сразу же покормили. И вот два пацаненка у меня в номере были… Один только пошёл в душ и ему «Помилование» сразу приносят. «Давай, собирай вещи. Ты переезжаешь в другое место.
В отель для помилованных». Второму тоже. А там пацаненок был, с которым я и по воле знаком, и в госпитале вместе были. Я его к себе в номер. И всё. Мы когда одиннадцатого февраля прилетели на Россию, в итоге в апреле мне только сделали КТ. Мне сразу хирурги сказали: «Андрей, пока ты не начнешь разрабатывать руку — через слезы, кровь, боль — она у тебя работать просто не будет». Я, конечно, начал ходить в тренажерку, разрабатывать. У меня руки тряслись прямо. Думал: «Хотя бы статику отработать на брусьях. Хотя бы просто стоять на двух руках». Руки колотятся. Особенно правая. Начал там кое-как два раза отжиматься. А на лагере я брусья делал по десять раз с грузом по тридцать килограмм смело. А тут два раза без ничего. Турник тоже самое. Начал там по чуть-чуть ган-тельку, — веселее заговорил «Эрик». — Смотрю, плечо начало подтягиваться кверху! Начала рука уже выше подниматься. Схожу в душ в номере и руку принудительно положу на стенку и начинаю её тянуть. Больно, спору нет, а что делать?
— Герой! — восхищался я, слушая Андрея и представляя, через что ему пришлось пройти.
— Ну, как герой?
Он пожал плечами.
— Едем на КТ, а у меня контракт заканчивается двадцать второго Апреля. А двадцать первого у меня утром рано операция. Я приезжаю с вещами уже, потому что не знаю, вернусь я в отель или нет. А я уже был в отеле для помилованных. Короче, приходят они за мной в восемь утра, спускаемся, я ложусь, они колют мне укол, маску накидывают, я обрубаюсь, — тараторил «Эрик», но вспомнив про врача, добавил: — Был московский нейрохирург. Я говорю: «Есть какие-то риски?». Он: «Да какие риски? Успокойся, достану и всё будет хорошо». Объяснил по-человечески, внушил доверие сразу. Знаешь, когда общаешься с человеком, сразу видно по человеку, что он знает свое дело. Ну суть в том, что в восемь часов я лег, а в десять тридцать также утра меня уже перегружали в палате на койку. Он говорит: «Да все нормально, я даже тебе мышцы шеи не резал. Так аккуратненько достал». Но видишь, он мне достал те, которые опасно сидели около позвоночника. Либо удар в шею сзади, либо ДТП — это всё, пиздец. А так у меня сбоку ещё восемь штук сидит. Один в ухе сидит. А что, теперь буду ходить с металлом, звенеть.
— Так у меня тоже в ногах штук надцать мелких.
— Ну и на следующий день я смотрю, мест нету ни хера в госпитале, а это девятиэтажка. И мне стало не по себе, что я с какой-то хуйней лежу в палате, а пацаны без рук, без ног — в коридоре. Я просто подхожу к хирургу к этому на перевязке, говорю: «Слышишь, у меня всё нормально?».
Он говорит: «Воспаления нет». Ну я ему объясняю этот момент с ранеными, и он меня понял. Получается, домой я уехал двадцать восьмого апреля. Обходной лист уже был подписан, и просто ждал вещи.
— В общем, на неделю подзадержался всего.
— А тут еще, прикинь… Давай мне названивать люди. И дочка звонит. А я чувствую, что-то не то. И она меня спрашивает: «А как ты ходить теперь будешь?».
Я не понял, говорю: «Ногами». А она плачет и говорит: «Так нам сказали, что у тебя ног нет…». Вот люди! Прикидываешь? Распустили слух по Брянску, мол, у Андрюхи ноги оторвало. Хорошо, что телефон был с камерой. Вот такая херня.
— А тут-то ты чего?
— Так за наградами.
Мы поболтали с «Эриком» еще пару минут, обнялись и разошлись. Напоследок я
