– Ты заметил красавицу – помнишь, в тёмном платье с белой меховой оторочкой? – спросил он.
– Заметил, – ответил я.
– А не знаешь, кто она? – оживился Каулз.
– Нет, но могу разузнать. Насколько я понимаю, она помолвлена с Арчи Ривзом, а у нас с ним много общих друзей.
– Помолвлена! – воскликнул Каулз.
– Но, дружище, неужели ты способен так легко влюбиться? – рассмеялся я. – Ты с нею даже незнаком, а печалишься из-за её помолвки!
– Ну, что печалюсь – это, конечно, чересчур, – промолвил Каулз, выдавив улыбку. – Но знаешь, Армитедж, никогда в жизни женщина не увлекала меня столь сильно. И дело не только в красоте, хотя черты её совершенны, главное – в глазах её светятся характер и ум. И если она в самом деле помолвлена, надеюсь, что избранник достоин её.
– Однако она здорово разбередила тебе душу! – заметил я. – Джек, да это любовь, любовь с первого взгляда! Ладно, обещаю разузнать о ней подробно, как только повстречаю общих знакомых.
Баррингтон Каулз поблагодарил меня, и разговор перешёл на другое. Несколько дней мы к этой теме не возвращались, хотя мой компаньон был, пожалуй, задумчивее и рассеяннее обычного. Происшедшее почти изгладилось у меня из памяти, когда я повстречал своего двоюродного братца, младшего Броуди. Он подошёл ко мне у дверей университета и спросил, точно заговорщик:
– Ты ведь знаешь Ривза?
– Да. А что с ним?
– Его помолвка расторгнута.
– Расторгнута? – воскликнул я. – Погоди, вроде на днях всё было в силе?
– А вот теперь дело расстроилось. Мне его брат рассказал. Со стороны Ривза просто подло пойти сейчас на попятный, если, конечно, это его затея. А невеста у него удивительно милая.
– Я её видел, – сказал я. – Только не знаю, как её зовут.
– Зовут её мисс Норткотт, живёт со старухой-тёткой в Аберкромби. О родных ничего не известно. Никто даже не знает, из каких она мест. Так или иначе, она самая что ни на есть разнесчастная девушка на свете.
– Отчего же?
– Видишь ли, это её вторая помолвка, – принялся объяснять Броуди, умудрявшийся знать всё обо всех. – Женихом её был Прескотт, Уильям Прескотт, тот, что умер. Ужасная история. Уж и свадьбу назначили, короче – верное дело, как вдруг – такой удар!
– Какой удар? – спросил я, что-то смутно припоминая.
– Ну как же?! Смерть Прескотта. Он приехал вечером в Аберкромби, засиделся допоздна. Когда он ушёл оттуда – неясно, но около часу ночи один приятель встретил его неподалёку от Королевского парка. Прескотт шёл, не разбирая дороги, на приветствие не отозвался. Больше его живым не видели. Три дня спустя тело его выловили из Маргаритина озера, прямо возле церкви Святого Антония. До сих пор в голове не укладывается. В бумагах, как водится, записали кратковременное помрачение рассудка.
– Престранный случай, – заметил я.
– Ещё бы. Девочка много выстрадала, – сказал Броуди. – А теперь ещё новый удар, не везёт бедняжке. Такая милая и так хороша собой…
– Ты, выходит, с ней знаком? – перебил я.
– Разумеется. Встречал не единожды. Хочешь, и тебя представлю? Мы с нею накоротке.
– Пожалуй… – ответил я. – Понимаешь, с нею очень хотел бы познакомиться мой друг… Впрочем, она вряд ли скоро появится в свете. Но уж тогда не премину воспользоваться твоим предложением.
На том мы и распрощались, и я совсем было выкинул из головы эту историю.
Следующий эпизод касается мисс Норткотт непосредственно, и я опишу его во всех подробностях, хотя подробности эти весьма неприятного свойства. Впрочем, быть может, именно они подскажут разгадку всех последующих трагедий. Однажды морозным вечером, спустя несколько месяцев после разговора с Броуди, я шёл от пациента по самой запущенной и омерзительной части города. Было очень поздно, я пробирался мимо пивной сквозь толпу грязных бездельников. Вдруг от толпы отделился какой-то забулдыга и, приблизившись нетвёрдым шагом, с пьяной ухмылкой протянул мне руку. Свет газового рожка упал на его лицо, и в этом жалком, опустившемся существе я с изумлением узнал своего знакомца, Арчибальда Ривза, который прежде славился безупречными манерами и одевался с иголочки. Я был так ошеломлён, что поначалу не поверил собственным глазам, однако черты его, хотя и расплывшиеся от пьянства, всё же сохранили остатки былой привлекательности. И я твёрдо решил вызволить его – пусть на одну только ночь – из столь ужасного окружения.
– Привет, Ривз! – сказал я. – Пойдём-ка со мной, нам по пути.
Он невнятно извинился, что нетрезв, и уцепился за мою руку. Я довёл его до дома, ещё по дороге поняв, что нынешнее состояние Ривза отнюдь не случайность, что его нервы и рассудок крайне расстроены неумеренным потреблением спиртного. Он шарахался от каждой колышащейся тени и хватался за меня сухой горячей рукой. Речь его была бессвязна и более походила на горячечный бред, чем на пьяные откровения.
Доставив Ривза домой, я снял с него верхнюю одежду и уложил в постель. Судя по пульсу, у него был сильнейший жар. Он, казалось, впал в забытье, и я уже хотел украдкой выскользнуть из комнаты и предупредить хозяйку, что жилец заболел, как вдруг Ривз вздрогнул и ухватил меня за рукав.
– Не уходи! – воскликнул он. – Мне с тобой легче. Ей тогда меня не достать.
– Ей? – переспросил я. – Кому?
– Ей! Да неужели не ясно? – раздражённо проговорил он. – Ты просто её не знаешь! Она – дьявол! Она прекрасна, но она сущий дьявол!
– У тебя жар, ты не в себе, – проговорил я. – Попробуй заснуть хоть ненадолго. Поспишь, и полегчает.
– Поспишь! – простонал он. – Да не могу я спать! Только лягу – сядет в ногах и глазищи свои с меня не сводит. Часами так сидит. Всю душу, все силы вытянет. Оттого и пью. Господи, спаси меня и помилуй, я пьян, пьян…
– Ты очень болен. – Я протёр ему виски уксусом. – Ты бредишь. Сам не знаешь, что говоришь.
– Прекрасно знаю, – оборвал он и взглянул на меня в упор. – Я знаю, что говорю. Сам навлёк на себя всё это. Сам выбрал такую жизнь. Но я не мог – клянусь Богом, – не мог сделать иного выбора. Не мог относиться к ней по-прежнему. Это выше человеческих сил…
Я сидел возле кровати, держа его пылающую руку в своей, и пытался осмыслить услышанное. Помолчав, он снова вскинул глаза и вдруг жалобно спросил:
– Но зачем она не предупредила меня раньше? Зачем дождалась, чтобы я полюбил её так глубоко?
Разметавшись на подушках, он повторял свой вопрос снова и снова и наконец заснул, беспокойно и тяжело. Я на цыпочках выбрался из комнаты и, убедившись, что хозяйка о нём позаботится, пошёл домой. Однако слова его остались в памяти надолго, а позже обрели для меня новый, глубокий смысл.
У моего друга Баррингтона Каулза в ту пору были летние каникулы, и я несколько месяцев не имел от него вестей. Когда же начался семестр, я получил телеграмму с просьбой снять прежние наши комнаты на улице Нортумберленд, он сообщал также номер поезда, с которым приедет. Я встретил его на вокзале. Каулз заметно посвежел и выглядел прекрасно.
