простирались от горизонта до горизонта, его колоссальное тело мерцало и искрилось мягким голубым сиянием. Казалось, острия его рогов задевали облака. Он ухмыльнулся Ригеру с высоты, распахнув морду, как чудовищный двустворчатый клапан, способный проглотить звёзды.
Ригер не кричал. Он онемел от благоговения пред космическим ужасом этой сущности, Йигграта, гиперрелятивистского кошмара, нерождённого и неумирающего, многомерного живого божества, иглой пронзающего магнитное поле галактики.
Погружённое в Его застывшую тень, всё вокруг Ригера начало вращаться и кружиться, вывернутое наизнанку и размолотое в пылающее торнадо заряженных частиц, похожих на жужжащих, фосфоресцирующих трупных мух, которые, казалось, двигались вокруг него и сквозь него со скоростью света, или ещё быстрее, пока Ригер не уверился, что его голова лопнет, как тыква наполненная желе. А после, после, пока его разум засасывало в черную дыру внутри коры головного мозга, он узрел огромную, бесконечную плоскость сверкающих звёзд, образующих цепочки; пульсирующие галактики и кошмарные созвездия, которые никогда не видел ни один живущий человек, чтобы рассказать о них.
И в то время как глаза Ригера, казалось, выплеснулись из орбит, а голос всё продолжал невнятно бормотать — восемь… восемь целых три десятых один-пять-семь десятых девять-три — он узрел трансгалактическую пропасть, в которой содрогались пульсары и сияли созвездия разлетающиеся на куски, распадающиеся в внеземном диапазоне света на части, как мозаика; и в каком-то геометрически извращённом, невозможном антипространстве, где лягушками прыгали многогранные треугольники, многоугольники и трапецоэдры, и тянулось молочно-белое, извивающееся свечение, невообразимый червь длиной в сотню световых лет, он узрел миры, миллионы миллиардов мёртвых миров, почерневших до пепла. И выкрикивая в каким-то маниакальном и восторженно безумном ликовании координаты своего приближающегося уничтожения — пять…. пять… пять… шесть… семь три… точка девять-три — один в квадрате… точка шесть точка шесть точка шесть точка шесть шесть шесть ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ ШЕСТЬ — Ригер понял, какое знание хотел даровать ему Йигграт: вселенная, три её измерения, полностью искусственна — это лишь симуляция, искажённое видение, галлюцинация, которая пригрезилась сущности, и уже успела наскучить.
Такое семя посеял Он в голове Ригера; Йигграт желал, чтобы именно эту зловещую шутку, внутри кульминации сокрытой в истерически клекочущем радужном хаосе изведанного космоса, осознал Ригер, пока его кожа выворачивается наружу.
Перевод: Руслан Насрутдинов
Детки
Tim Curran, "Brats, ", 2019
Гарри вместе с Багзом, Пиком и Сашей ждет поезд. На этой неделе Саша — подружка Пика. Все закуривают (кроме Пика, потому как Пик не хочет связываться со всякой дрянью, вызывающей тошнотную зависимость, если ее нельзя всосать через нос или пустить по вене).
«Вот дерьмо! — думает Гарри, когда Саша зажигает свою сигарету сразу после него и почти одновременно с Багзом. — Трое от одной спички. Значит, сегодня не повезет».
Едва эта мысль мелькает в глубинах затуманенного сознания, как Багз толкает его. Но Гарри не реагирует. После двух дней непрекращающегося пьянства, спаянных амфетамином в один бесконечный день, его сознание похоже на радиоприемник, который никак не может поймать сигнал.
— Там… — говорит Багз и снова пихает его локтем в бок. — Ты видишь эту хрень?
Гарри всасывает дым своей раковой палочки, пытаясь сосредоточиться. Уголок его левого глаза дергается. «Себе на заметку: закапывать кислоту в глаза — не лучшая идея». Но все же он смотрит туда, куда показывает Багз. Надо сделать усилие, чтобы сфокусировать взгляд, но — не получается. Он видит лишь плотную толпу ожидающих поезда офисных работников — в серых костюмах, в кашемировых пальто.
Секунду спустя Гарри снова кидает взгляд в том же направлении и в нарастающем гуле подходящего поезда видит то, чего не может быть.
— Чё за нахрен?! — восклицает Саша.
До Пика пока еще не дошло: его глаза остекленели, как пруд, покрытый льдом.
— Ага, он даже и не думает тормозить, — произносит он, пока поезд несется к платформе, не сбавляя хода. — Мы тут, походу, застрянем. Слышь, народ, а это… Это точно та станция?
И хоть он и прав в том, что поезд даже не думает тормозить, Гарри и остальные видят совсем другое. Вовсе не несущийся поезд заставляет их в ужасе замереть с открытыми ртами — точно они марионетки, у которых обрезали вдруг веревки.
Но вот и Пик, наконец, видит то, что видят они.
— Э-э-э… это чё — шутка? — моргает он.
— Ни хрена не шутка, — говорит Саша и крепче стискивает его руку.
Гарри до последнего надеется, что Пик все же прав и происходящее действительно чей-то розыгрыш, да только все это совсем не смешно. Он чувствует, как сжимаются яйца и сводит низ живота.
Офисные работники стоят, как стояли.
Все происходит настолько неправдоподобно быстро, что поначалу никто не успевает и двинуться. Откуда ни возьмись на платформу выскакивают пять или шесть детей — явно младшеклассников, — они голые, если не считать ярко-красных следов на их телах, как если бы они только что убили быка, а потом вытерли о себя руки. Руки выставлены вперед, и они сплошь красные. Кровь стекает по лицам, колтунами висит в волосах. Рты раскрыты так широко, что видны зубы, в глазах — черные угольки ненависти.
Вот эту картину и видят Гарри и остальные.
— Эй! — кричит кто-то. — Эй, дети! Что вы творите, так нельзя…
Какая-то женщина визжит. Мужчина рядом, тоже готов завизжать. Несколько человек пятятся сквозь толпу, пытаясь убраться с пути вымазанных в крови детей, но они только путаются в ногах у остальных, и люди валятся друг на друга, как кегли, в том числе и тот, который только что пробовал обратиться к маленьким дикарям. В любое другое время Гарри заржал бы, но сейчас ему не смешно.
Ни капельки.
Дети устремляются вперед, их пальцы — как кровавые крюки, немигающие глаза похожи на стекляшки. Как охотящиеся на антилоп львы, они уже окружили отбившегося от стаи — какую-то старушку в дождевике и натянутой поверх седых волос прозрачной водонепроницаемой шапочке.
Прежде чем кто-то успевает пошевелиться, они хватают ее.
— Погодите…что вы делаете? Ради бога, что вы делаете? — взывает старушка, но дети уже накинулись, царапают ее ногтями, бьют, даже кусают. — О-о-о боже, боже! Снимите их с меня! — вопит она.
Вопль разносится по станции метрополитена, как вой агонизирующего животного, попавшего в капкан. Несколько человек бросаются ей на выручку. Но Гарри понимает: не успеют, и сам
