Ознакомительная версия. Доступно 50 страниц из 250
Согласно донесениям, Октавиан покинул Птолемеи и теперь двигался на юг: предполагали, что он скоро достигнет Яффы. Ирод не только приветствовал его как героя, но выделил ему в помощь войска, припасы и проводников. Октавиан вел с собой все свои легионы: в кои-то веки он действительно выступил в поход во главе могучей армии и командовал, а не отсиживался в тылу или отлеживался в больничном шатре. Пришел его час, однако сохранялась надежда от него откупиться. Ему наверняка докладывали о том, что я собираюсь сжечь сокровища; если создать у него преувеличенное представление о наших силах и готовности к сопротивлению, он может счесть переговоры более выгодными для себя. В лучшем случае мы могли рассчитывать на полное отстранение от власти меня и Антония, но воцарение Цезариона или Александра с Селеной. За это Октавиан получил бы мои сокровища и заплатил своим солдатам. Так мы оба, не проливая крови, достигнем своих целей: Октавиан обогатится, а я сохраню независимый (разумеется, номинально) Египет под властью династии Птолемеев. Египту придется расстаться со своей силой, но страна все-таки будет существовать. Это казалось возможным.
Теперь это будет моей задачей, и во исполнение ее я отправлю к Октавиану Эвфрония, наставника моих детей.
— Пошлешь учителя? — недоверчиво переспросил Антоний.
— Да, а почему нет?
— Почему не Мардиана или Эпафродита? Это было бы более уважительно.
— А я не стремлюсь проявлять уважение. Он как раз и ждет, что перед ним начнут лебезить, а я поступлю иначе и отправлю к нему рядового служителя. Это, во всяком случае, привлечет его внимание.
Для себя я решила, что это будет мое последнее обращение к Октавиану. Если он подойдет еще ближе, его встретит молчание.
Итак, я составила письмо, повторив свое требование: передать престол моим детям в обмен на мое отречение. Я писала, что после получения его согласия трон перейдет в его распоряжение, дабы он своей властью возвел на него нового Птолемея. Кроме того, я сообщала, что значительная часть сокровищ укрыта мною в таком месте, где они легко могут быть уничтожены. Отказ пойти навстречу моим пожеланиям будет стоить огромного богатства. Ведь Октавиан не хочет этого? В таком случае проявим рассудительность и придем к соглашению.
Я запечатала письмо, довольная его содержанием и еще более — собственной предусмотрительностью, позволившей сохранить нечто, что можно предложить в обмен. Как я говорила раньше, чтобы торговаться с человеком, нужно располагать тем, что он желает заполучить, причем желает страстно. Жизнь Антония под эту категорию не подпадала.
Кажется, в этой жалкой жизни на внимающего мольбе воздействует не отчаяние просителя, а собственное эгоистическое желание. Если ему нужна скамеечка для ног и согбенная спина для этого годится, то… Или лучше дать ему пинка?
Когда Эвфроний уже был готов отбыть, Антонию вдруг пришло в голову присовокупить к моему посланию свое собственное. На сей раз я настояла на том, чтобы он прочитал мне письмо, поскольку не хотела повторения предыдущего. А вдруг, по прихоти, Октавиан ответит «да»? Он достаточно жесток, чтобы сделать это.
— Поединок? — Я никак не ожидала увидеть в письме такое. — Что ты имеешь в виду?
— Если бы он согласился и мы встретились лицом к лицу, с оружием в руках, как подобает мужчинам, мне удалось бы сберечь много жизней.
Антоний сошел с ума? Видимо, он еще не совсем восстановил свое душевное здоровье после разгрома при Актии и порой думает и действует как безумец.
— Ты сам знаешь, что Октавиан никогда на это не согласится, — медленно сказала я. — Ведь так он ничего не выиграет, но многое потеряет. Зачем, скажи на милость, человеку, никогда не слывшему хорошим бойцом, но располагающему двенадцатью легионами, соглашаться на личный поединок с прославленным воином без армии? Он посмеется над тобой. Не посылай этого письма.
— А что еще я могу предложить? — спросил Антоний.
— Нет смысла делать предложения, которые все равно будут отвергнуты. И мы не эллины эпохи героев, в наше время важные вопросы не решают в схватке один на один. Не надо разыгрывать Гектора. Я знаю, его роль тебе подходит, но не в нынешних обстоятельствах.
— И все-таки я должен это послать. Хотя бы сделать красивый жест.
Тянулись дни. Казалось, Александрия пребывает в напряженном ожидании, хотя внешне город продолжал жить обычной жизнью. Однако в каждом доме запасались снедью, подводили счета, улаживали отношения, отправляли письма, написание которых долго откладывали, отцы давали детям наставления и составляли завещания. Однако грядущее представлялось столь неопределенным, что никто не мог точно предугадать, какие именно меры предосторожности следует предпринять. Разразится сражение или дело кончится миром? Что изменится — лишь имя правящего Птолемея или же вся система власти и управления будет коренным образом преобразована и Египет превратится в провинцию Рима?
Эпафродит держал меня в курсе переменчивых настроений горожан. Теперь, когда начался разлив Нила, он стал чаще бывать у меня с докладами. Судя по всему, год обещал стать таким же плодородным, как и предыдущий, а вот евреи Александрии, о чем он проинформировал меня с искренней печалью, собирались поддержать Октавиана, поскольку в союзе с ним состоял Ирод.
— Не то чтобы Октавиан был истинным другом нашего народа, подобно Цезарю, — сказал Эпафродит, — но Ирод в глазах евреев — герой, а Иудея — их родина.
Я внимательно посмотрела на своего советника: за годы службы он постарел, но не утратил своей замечательной красоты.
— Раньше ты говорил «мы», «наша», а теперь — «их», — заметила я.
Он почесал лоб.
— Видишь ли, одно дело — просто наблюдать за своими соотечественниками, а другое — действовать с ними заодно. Я не разделяю общепринятых заблуждений и распространенного образа мыслей. Я не считаю Иудею своей родиной. Глупо, когда люди, чьи предки поколениями жили в других местах, называют родной землю, которую никогда не видели. Это сентиментальное извращение мышления, и оно может быть опасным. — Он рассмеялся. — Стоит вспомнить, что многие из иудеев заказывают греческий перевод нашего Писания, потому что не умеют читать на древнееврейском — и это двести лет назад! Мы давным-давно покинули землю наших пращуров.
Он выказывал свое неодобрение с таким пылом, что я улыбнулась.
— Ну, Птолемеи тоже покинули Македонию давным-давно, но мы до сих пор именуем нашу дворцовую стражу македонской гвардией.
Он фыркнул, что должно было означать: «Тогда и вы не умнее».
— Нелегко распроститься с тщательно оберегаемой идеей родины, — указала я. — Именно поэтому, когда Антония объявили неримлянином, это стало для него таким страшным ударом. В конце концов, если он — не римлянин, тогда кто же? Но я буду разочарована, если евреи, составляющие две пятых населения города, переметнутся на сторону Октавиана.
Одно дело, когда изменяют подвластные цари — на их верность никогда нельзя полагаться; совсем другое — когда так поступают собственные граждане.
Ознакомительная версия. Доступно 50 страниц из 250
