– Каково быть первой принцессой?– он вернул Алане лёгкую колкость, аккуратно ударяя стенкой своего кубка о её.– Чувствуешь власть в руках?
– Мы же в империи,– рассмеялась она.– Власть здесь чувствуют только мужские ладони. Мне просто теперь проще будет торговать: какая дура откажется от побрякушек, сделанных самой принцессой Эрейи?
Посмеявшись с ней, валакх перевёл взгляд на Мадлену. Она была ещё одним довеском ненависти вкупе с той, что ощущалась от нового Владыки. Причины у них были разные, но эмоция – одна на двоих.
После всего девушка полагала, что отец скорее отрубит Раджару руки, чем позволит забрать её сестру, но этого не произошло. В надежде найти хоть какую-то поддержку, она обратилась было к Гленну, но и тот был бессилен: не только потому, что Князь запретил вмешиваться конкретно в этот вопрос, но и потому, что первыми словами от отца в завершении войны были: «Можешь выметаться обратно в Геенну».
Это не помешало наёмнику сегодня мелькнуть на интронации, но Айорг полагал, причина этому была в присутствии Иблиса, всегда с радостью готового покрывать любые деяния этого наглого дарования. Что его так зацепило в мальчишке? Не умение двумя саблями махать точно – многие ифриты были способны на гораздо большее.
– Вы так и не разговариваете?– осторожно поинтересовалась Оливия, как бы между прочим кивнув в сторону террасы, где Владыка уже остался один.
– Почему же, золотко,– валакх широко улыбнулся.– Мы обсуждаем государственные дела почти каждый день. Завтра главам ведомств придётся потрудиться над подписанием всех законов, что уже созданы.
– Она явно имела в виду не этот формат разговора,– хмыкнула Алана.
– Вряд ли я могу рассчитывать на иной,– мужчина со смешком отпил немного вина.– Ты знаешь своего брата не хуже меня, и должна понимать, что он не скоро отпустит ситуацию.
– И это – повод сидеть и ждать у моря погоды?– фыркнула Мадлена, разворачиваясь, чтобы уйти.– Честное слово, порой мне кажется, что ты способен трепаться только, когда пытаешься убедить глав ведомств в своём мнении.
Проводив дочь взглядом, валакх нахмурился и посмотрел на вино в своём кубке. Немного помолчав, он извинился перед Оливией с Аланой и отправился от них в противоположную сторону, надеясь пару минут побыть наедине с самим собой и своими мыслями.
3.
Гленн задумчиво хмыкнул сам себе, подпирая щёку ладонью. В то время, как все в замке веселились и пили за здравие нового Владыки – даже слуги успели пропустить по паре бокальчиков – он в гордом одиночестве сидел на ступенях, ведущих в сады.
Зависти к пировавшим не было: он давно выяснил для себя, что чопорные аристократы были куда как более печальной компанией, чем наёмники, но сейчас и к своим не хотелось. Они снялись с места, едва поняли, что всё закончилось и Владыка никоим образом не накажет их за пособничество огненным, и сейчас наверняка уже разжились брагой в ближайшей таверне.
Наёмники умели в нужный момент не оглядываться на окружающих и каким-то образом всегда лучше любого аристократа знали момент, когда ближнему нужно было дать время на размышления в одиночестве.
Айорг, едва увидев, «посоветовал» ему вернуться к ифритам. Советы в столь грубой форме не давались, но спорить не нашлось желания, поэтому Гленн в ответ только огрызнулся привычно и ушёл. Не хотелось лезть в конфликт, в котором они, как казалось в последний год, жили без возможности переезда.
У валакха был свой взгляд на мир, и он, как всегда себе не изменяя, рассчитывал, что все вокруг должны смотреть точно так же. Наличие иной точки зрения всегда выбивало его из колеи и заставляло уходить в глухую оборону, в следствие чего его дружба с новым Владыкой и в принципе возможность существования такого тандема выглядели чем-то в крайней степени странным.
Самаэль мыслил настолько отлично, насколько это было возможно. Улучив момент ещё до интронации, он нашёл наёмника только для того, чтобы сделать ему одно предложение, казавшееся… с одной стороны, заманчивым. С другой – принять его, значило осесть на одном месте и, более того, в непосредственной близости от валакха, который бы ещё очень долго скрежетал зубами. Настал тот день, когда Мадлена и её старший брат оказались в равных категориях, оба – сплошные разочарования.
Как сестра умудрялась его терпеть, для молодого человека теперь было одним из самых жизненно-важных вопросов, но выяснить на него ответ пока что не представлялось возможным.
Внезапная тяжесть на плечах заставила отвлечься от размышлений. Мысленно отругав себя за то, что после завершения войны слишком расслабился – в замке нашлось бы достаточно желающих отомстить «пособнику ифритов» за всё хорошее – Гленн поднял голову.
– После заката в это время года быстро холодает,– Иблис усмехнулся, отпустив отвороты своей коричневой накидки и позволив ей полностью опасть на плечи наёмника.– Одевайся получше.
– Кажется, кое-кто окончательно превращается в моего отца.
– Называй меня матушкой-уткой.
Наёмник не сдержал смешка, между тем пододвигаясь чуть в сторону, чтобы ифрит мог присесть рядом. Места на ступеньке было предостаточно, но он по неясным для себя причинам посчитал нужным так поступить.
Сев рядом, оба на некоторое время задумались о своём. Это была особенность Иблиса, открывавшаяся далеко не каждому – с ним не было необходимости постоянно поддерживать разговор, и молчание не казалось некомфортным или неуместным. Мысли, даже если до этого момента метались в беспорядке, постепенно успокаивались. Думать, да и просто существовать, становилось в разы проще, чем если бы сидел в одиночестве.
– Честно говоря, я полагал, ты уехал вместе с остальными,– молодой человек слегка поёжился, запахивая на себе накидку плотнее, и посмотрел на Иблиса.
Ифриты, сколько он себя помнил, ненавидели зиму. Не совались в этот сезон за пределы своей вечно тёплой страны, а, если возникала необходимость выехать, по качеству шуб переплёвывали даже имперскую аристократию, но прохлада последних летних вечеров почему-то на них не действовала. От Иблиса при желании можно было греться.
Вместо этого, пользуясь лёгкой рассредоточенностью внимания ифрита, наёмник выправил из-под ткани накидки одну руку. Чёрная с золотыми вкраплениями короткая шёрстка ощущалась под ладонью так же, как в детстве, когда он любил резко несколько раз её потереть до слышимого треска крошечных молний. Не удержался и в этот раз, через пару секунд улавливая знакомый звук и невольно начиная улыбаться, как будто и был ребёнком.
Первый раз, когда сделал так, ему было около пяти или семи лет – что на вид, что в действительности. В те времена, когда гостил в Геенне, часто не слезал у Князя с рук даже во время решения каких-то государственных вопросов. Тогда был как раз какой-то совет с главами легионов, которые все, как один, уставились на радовавшегося маленьким разрядам электричества ребёнка, распушившего шерсть на правой руке правителя до невозможности.
