переломом в ходе Российской истории.
Последним сошел по ступеням Графской пристани генерал П. Н. Врангель, окруженный чинами штаба и представителями «союзных» армий. Сразу после данного приказа к общему отходу со всех кораблей послышались звуки церковных песнопений — служили напутственный, последний молебен, перед тем как покинуть Родину. Мы шли на полную неизвестность, на милость так наз. союзников, навстречу мытарствам в чужих нам странах. Но в то время, в моем юном возрасте, все происходившее представлялось мне довольно занятным приключением и никакого страха перед будущим я абсолютно не испытывал, вероятно, потому, что был не один, а с родителями. Новая жизнь в новых странах сулила и новые впечатления. После молебна, уже к вечеру, «караван» в несколько десятков кораблей снялся с якорей.
Плавание для «Кронштадта» сложилось не очень удачно. Дойдя до мыса Фиолент, от которого, обойдя «минное поле», полагалось свернуть под определенным углом и взять курс на Босфор, «Кронштадт», из-за чьей-то ошибки на мостике, не сворачивая столкнулся с небольшим болгарским транспортом по имени «Борис», пробил ему бок и пустил ко дну. Несмотря на наступившую темноту, всех болгар удалось выловить и волей-неволей всей их команде пришлось плыть с нами.
Бурная погода, отсутствие тяжелых грузов в нижних трюмах и буксируемые нами миноносец «Жаркий», два истребителя и яхта С. М. К. «Забава» сильно замедляли ход корабля и создавали серьезные затруднения. Благодаря качке буксирные канаты рвались один за другим, и в течение ночи оба истребителя и яхта, после нескольких отрывов, в конце концов, затерялись в море. Так как они шли без команд, то искать их не стали.
До турецких берегов «Кронштадт» дотянул только миноносец, с которого, невзирая на сильные волны, первой же ночью пришлось снять часть груза и команды. На нем остались только командир (старший лейтенант фон Манштейн{340}), механики, исправлявшие дефекты машин, и рулевые, один из которых (князь Н. Эристов{341}) был кадетом какого-то петербургского корпуса. Для многих других судов плавание было еще тяжелее в некоторых отношениях, чем для нас. Переполненность помещений здоровыми, ранеными и больными людьми, недостаток угля в топках, воды и съестных припасов нередко ставили и команды и пассажиров в весьма затруднительное положение.
Но так или иначе, одни раньше, другие позже, все суда нашей эскадры добрались до цели и в одно ясное утро вошли в Босфор. За время нашего плавания машины миноносца «Жаркий» были исправлены, и он, отцепившись от нас, самостоятельно вошел в гавань. Немыслимо было для такого доблестного командира, каким был Манштейн, войти на буксире в чужой порт!
Как не вязался внешний вид наших обшарпанных кораблей со сказочной красотой Босфора и Золотого Рога! Между бросающими якоря серыми и черными громадами сновали щегольские катера. Одетые с иголочки иностранные моряки, покуривая трубки, с интересом разглядывали толпившихся вдоль бортовых перил странных заморских гостей; так в зоологических садах смотрят на диковинных зверей.
На многочисленных корабельных мачтах появились сигнальные флажки: «хлеба», «воды», «доктора», «медикаментов», — все это было необходимо в первую очередь. Но раньше ожидаемой от союзников помощи нахлынули турецкие «каики», буквально облепившие наши суда. Сидящие в них турки и греки, крича непонятное, высоко поднимали над головами в фесках различные «сокровища» — белые круглые хлебцы, халву, фрукты, кувшины с водой и многое другое. Вдоль бортов на веревках потянулись вверх-вниз вереницы корзинок. Голодные и жаждущие мореплаватели платили неслыханные цены за «восточные сладости»; нередко кольцами и нательными крестами, за стоимость которых можно было купить содержимое десятка «каиков» заодно с их владельцами! Но некоторые торговцы принимали и… «колокольчики». Правда, очень немногие.
К счастью, появление больших военных катеров положило конец этому грабежу. Нам привезли все необходимое. На борт поднялись иностранные моряки, представители разных миссий и Красного Креста, вступившие в деловые разговоры с нашим командным составом. Какое-то время все наши корабли должны были пробыть в карантине, и съезд на берег в этот период нам запретили. И все же кое-кто, пользуясь знанием языков, сумели, не дожидаясь конца такового, расстаться с «Кронштадтом». Постепенно корабль начал пустеть, и вскоре на нем остались только те, кто намеревался позже идти с флотом в Бизерту.
В ожидании отхода, о времени которого мы не знали, каждодневная жизнь шла своим чередом; назначались какие-то дежурства, заработали какие-то канцелярии, а мне, в компании еще двух кадет сухопутных корпусов, поручили заведование корабельной почтой, что в существующей обстановке оказалось сложным, но интересным занятием. Доставка писем на вельботе по разным судам нашей флотилии давала возможность повстречать утерянных было знакомых, наладить прерванные связи и держать моих родителей в курсе самых невероятных и часто противоречивых слухов.
«Кронштадт» поправлялся, чистился и готовился к своему, увы, последнему плаванию. Готовились к нему и мы — для меня далекая Африка была полна романтики, а надежда на продолжение там учения в Морском корпусе делал ее еще краше. Но судьба судила иначе. Неожиданное решение Главного командования, связанное с участью Морского госпиталя, в составе которого был мой отец, изменило все в корне. Приказом по эскадре Морской госпиталь переходил в ведение Красного Креста, с назначением отправляться в Сербию, где перспективы для него были лучше, чем в Африке. Вынесенное на семейном совете решение — «не расставаться» — моментально превратило мои мечты о морской карьере в расплывчатый туман, но отделяться от родных мне тоже не улыбалось. Сербия, так Сербия!
Как неожиданно, как быстро и как непоправимо все произошло… 29 октября утром, совершенно не подозревая о назревших уже переменах в моей судьбе, я на катере, ходившем от Графской пристани на Северную сторону бухты, отправился в М. К., чтобы включиться в работу по «переселению» рот в главное корпусное здание (из временно занятых нами офицерских флигелей), постройка какового почти пришла к концу. Высадившись на маленькой корпусной пристани, я сразу же был поражен необычным зрелищем. Недалеко от причала покачивалась на воде громадная баржа с переброшенными на нее с берега мостками. От нее вверх по берегу, до расположенного на холме белого здания Морского корпуса, стояли тесной цепью кадеты, образуя живой конвейер, по которому из корпуса передавали разные вещи. Корпусное имущество самого разнообразного характера и вида спешно грузилось на баржу. Вдоль цепи, то тут, то там, стояли вооруженные винтовками старшие кадеты и гардемарины, несшие караул.
На мой вопрос, заданный ближайшему кадету, я получил в ответ только одно
