– Он рассказывал, что слоны убегали от воды в г лубь острова, да, он заметил, все это заметили: слоны были неуправляемы. Это был декабрь, канун Нового года.
– Как же ты?..
– Мне позвонили, я должен был срочно лететь…
– А Жора остался?
– Да, не могу простить себе…
– В чем твоя вина?
– Мне казалось… Я же чувствовал, чувствовал… Как могло случиться, что никто не пришел ему на помощь?..
Мы как раз и собирались в первых числах Нового года собрать пресс-конференцию и рассказать о Пирамиде. Да, мы были убеждены, что пришла пора миру знать. Кто-то ведь должен быть первым! Мы были уверены: совершенство свершилось, Пирамида состоялась!..
В тот день ничто не предвещало беды. Утро, как всегда в эту пору, выдалось яркое, солнечное. Утро как утро, как и сотни других, нежное, тихое. Слышно было даже, как в прудах распускаются лилии…
Был выходной день и у нас не было никаких планов. Когда дело, потребовавшее от тебя неимоверных усилий, кажется, сделанным, забит последний гвоздь и поставлена точка, наступает этап тупой неопределенности – ты не знаешь, куда себя деть, чем занять… Я был даже рад такой абсолютной прострации, наконец-то! Никакой апатии, просто чувство исполненного долга, прекрасно выполненной работы. И ожидание славы. Даже нет, неодолимое чувство отрешенности и познания мира, может быть, ощущение божества… Да, ты над миром, ты – как Небо…
Завтра нас ждали… Был как раз канун Рождества…
Жора еще спал. Все-все мы были вместе, вкупе, а как же! Съехались со всего мира, собрались, как, впрочем, и всегда в такие минуты, собрались в единый кулак, а как же! Мы ведь всегда были едины, а в те дни едины, как никогда, да, мы ведь такое свершили! Мы бесконечно надеялись: совершенство свершилось! И теперь вот нас собрала наша Пирамида… Было от чего потерять голову, мы и теряли… Пьяные предчувствием изменения хода истории, мы жили ожиданием той минуты, когда…
– Вы знали, что?
– Никто не мог этого знать. Я уже проснулся, день давно начался, пляж уже был засеян людьми, тишина была такая… звонкий детский смех, еще слышалась настороженная перекличка одиноких птиц, но этой настороженности никто не замечал… Был выходной день. Вода, правда, далеко ушла от берега, отлив, на целый километр обнажилось высокое дно, рифы, даже белый песок уже подсох и теперь прилипал к влажным ногам…
– Говорили, что даже слоны…
– Да слоны спешили уйти подальше от берега, но мы же не следили за их повадками. Я уже проснулся и решил… Не только слоны, вся живность ушла от беды. Кто-то из наших, кажется, это были Стае с Инной, пробежали трусцой невдалеке мимо, Инна приветственно махнула рукой и, улыбаясь, о чем-то спросила, на что я только кивнул и поднял в приветствии правую руку. Я ничего не сказал в ответ, так как ответа не требовалось. Я и не прислушивался к ее словам. Разве я мог знать тогда, что это были ее последние слова, адресованные мне? Какое-то время я любовался ее красивыми сильными ногами теннисистки, белые спортивные трусики, просторная синяя майка (с брендом Н2O), округлые ягодицы… Она трусила босиком, показывая мне свои розовые пятки. На Стаса я даже не взглянул. Помню только, что он бежал со жгутом на левом колене, но его колено надолго не привлекло моего внимания.
Глава 20
Никого из наших я в то утро на пляже не заметил. Спали, видимо, все спали после бурно проведенной ночи. Еще бы! Я рано проснулся, а Жора еще спал. Он всегда по утрам долго дрыхнет. Долго не просыпается. Аня тоже спала… Когда я выходил из бунгало, она только спросила, шутя: «Ты меня бросаешь?». И натянула простынь на голову. Разве мог я тогда знать, что больше никогда не услышу ее? Это – жутко!.. И все остальные еще спали… Есть не хотелось, только пить… И была такая тишина, что казалось мир вымер… Я стоял с пластиковой бутылкой воды, отпивая маленькими глотками, и смотрел на линию горизонта, бесконечную линию горизонта, где море слилось с небом и думал, что уже завтра, может быть, даже сегодня весь мир узнает…
– А разве до сих пор мир не знал?
– Знал. Не верил.
– А сегодня…
– Да, мы решили собрать пресс-конференцию на одном из островов, который подарил нам Хосе еще пять лет тому назад.
– Хосе?
– Речь идет о Хассанале Болкиахе Муиззаддине Ваддаулахе…
– Это тот, что?..
– Да, султан Брунея, Хосе… Я просто стоял на берегу, счастливый, с мыслями о том, что мы добились, добились того, о чем люди мечтали тысячи лет, выстроили-таки свою Вавилонскую башню и достигли небес, и стащили, стащили-таки Небо на Землю, как любил говорить Жора. И никто, слава Богу, не смешал языки, чтобы нас разлучить, разъединить… Никакого прибоя не было, вода была так непривычно далеко от привычного берега, что мне лень было к ней идти, стоять в одиночестве на полупустынном берегу было истинным наслаждением, блаженством, глубоко вдыхать утреннюю свежесть бездыханного воздуха, улыбаться самому себе… Инка, я успел это заметить, еще раз обернулась и махнула мне рукой, как бы извиняясь, за то, что она оставила меня одного, но я сделал вид, что уже не смотрю в их сторону. На небе – ни облачка. Истинное блаженство! Меня просто распирает от одной только мысли о том, что сделано. А тут еще – небо, слепящее солнце, песок, свежесть моря…
Это был Индийский океан. Или какое-то прибрежное море, переходящее в океан. Было утро, но уже жарко. Легкий ветерок, я заметил, подул легкий освежающий ветерок – редкость в этих краях в такую пору.
Мое ликование было бескрайним! Я сожалел лишь о том, что нет рядом Юли, улетевшей в Москву по каким-то срочным делам. Несколько раз у меня даже судорогой перехватывало горло. Так бывает: ты не в состоянии сдерживать собственных эмоций, тебя просто несет… Впору ором орать! Мысленно я перенесся в Сокольники и пожелал Юле приятных снов. Я едва сдерживал себя, чтобы не закричать во все горло, и, чтобы не уронить себя в собственных глазах и не сорваться на крик, я побежал трусцой… К горизонту. Меня догнала Аня: «Привет!.. Я с тобой!..». Пожалуйста! Отлив был необычно-далеким, вода отошла более, чем на километр, нам кто-то сзади кричал (я оглянулся) и махал руками, рядом никого уже не было, но мы продолжали бежать к воде, Аня отстала, а я, стягивая с себя на ходу футболку, бежал уже по влажному песку, а затем подпрыгивая и стягивая с себя шорты, бежал и бежал, пока не выбился из сил, а затем шел быстрым шагом к воде, чтобы бухнуться в воду и затем плыть и плыть что есть мочи… Я плыл и плыл, задыхаясь уже и думая о том, что пора, наконец, снова возобновить утренние пробежки и взять в руки ракетки, о которых с этими Навуходоносорами и цезарями забыл и думать. Вокруг – ни одной головы. Аня осталась на берегу. Никто не отважился заплывать так далеко. Плавать я умею, и страха никакого не было. Ни о каких акулах или там осьминогах в этих местах никогда не говорили. А что еще могло меня остановить?! Я плыл до тех пор, пока не стал задыхаться, дна давно уже не было под ногами, я не видел его и, когда открыл глаза под водой, то увидел, что там была стихия воды, привычная зеленоватая толща воды, пронизанная солнцем, ставшая родной. Она не могла испугать (я видел ее довольно часто), но мысль о том, чтобы сил хватило на обратный путь, остановила меня, я поплыл к берегу. Сил хватило, и я снова почувствовал дно под ногами… Аня стояла на берегу и приветственно махала руками. Не хватало воздуха! Я шел по песку, обходя обнажившиеся и успевшие подсохнуть розовые рифы, медленно брел, тяжело дыша, фух!.. Завтра же, решил я, возобновлю утренние пробежки. Жора утром не любил ни бегать, ни есть, сова есть сова, он всегда спал почти до обеда. Мы бегали без него – я, Инна, Ната, Аня, Стае… Юра же с нами тоже не бегал, он садился на шпагат, а в позе лотоса мог сидеть часами. Стойку на голове он делал в белых груботканных льняных штанах и всегда старался, чтобы штанины, казавшиеся измятыми жестяными трубами, не обнажали его белые волосатые икры. Как ему это удавалось – одному Богу известно. Ушков, когда прилетал к нам в гости, нередко тоже выходил на берег и отдавался во власть своей вращательной гимнастике. Он вращал всем, чем только было можно. И он был в восторге от восхода солнца. А закат его раздражал. Он никогда не дожидался заката.
