Король почувствовал, как у него на лбу выступил пот; королева тем временем покусывала от нетерпения бескровные губы, а принцесса Елизавета воздела руки и устремила взгляд к небесам.
— Полно, господа! — молвил король с достоинством, возвращавшимся к нему в трудные минуты. — Разве я не вправе ехать туда, куда мне заблагорассудится? В таком случае я — в худшем рабстве, чем последний из моих подданных!
— Государь! — отвечал командующий Национальной гвардией. — Вы по-прежнему вправе делать то, что вам хочется; но все люди, и король и простые граждане, связаны клятвой; вы принесли клятву, так первым исполняйте закон, государь! Это не только хороший пример, но и обязанность.
Тем временем герцог де Шуазель вопросительно взглянул на королеву и, получив утвердительный ответ, пошел вниз.
Король понял, что если он покорно воспримет такой бунт сельского муниципалитета, — а, на его взгляд, это был настоящий бунт, — можно будет считать, что он пропал!
Ему, кстати сказать, был не внове этот революционный дух, который Мирабо пытался победить в провинции и который король уже видел в Париже 14 июля, 5
— 6 октября и 18 апреля, в тот самый день, когда король, вознамерившись испытать возможности своей свободы, решил отправиться в Сен-Клу и был остановлен толпой.
— Господа! Это — насилие! — молвил король. — Однако я не настолько беспомощен, как это может показаться. У меня есть здесь, за дверью, около сорока верных людей, а вокруг Варенна — десять тысяч солдат; приказываю вам, господин командующий, незамедлительно приготовить мою карету к отъезду. Вы слышите? Я приказываю! Такова моя воля!
Королева подошла к королю и шепнула:
— Хорошо! Хорошо, государь! Лучше поставить на карту нашу жизнь, чем забыть честь и достоинство.
— А что будет, если мы откажемся повиноваться вашему величеству? — поинтересовался командующий Национальной гвардией.
— А будет те, что я употреблю силу, и вы понесете ответственность за кровь, которую я не хотел проливать; в этом случае ее, по существу, прольете, вы!
— Пусть будет так, государь! — кивнул командующий. — Попробуйте позвать своих гусаров; тогда я брошу клич национальной гвардии.
И он пошел из комнаты прочь.
Король и королева в ужасе переглянулись; возможно, ни он, ни она не решились бы на последнюю попытку, если бы, оттолкнув старуху, молившуюся около кровати, жена прокурора Coca не подошла в эту минуту к королеве и не сказала со свойственной простолюдинкам грубой прямотой:
— Эй, госпожа, так вы и впрямь королева, а? Ее величество обернулась на этот окрик, почувствовав, что ее королевское достоинство ущемлено.
— Да! — отвечала королева. — Так я, во всяком случае, думала еще час назад.
— Ну, раз вы — королева, — нимало не смущаясь, продолжала г-жа Сос, — я вам предлагаю двадцать четыре мильона в обмен на ваше место. Местечко-то теплое, кажись, вам ведь недурно платят… Чего ж вы его хотите бросить?
Королева простонала и поворотилась к королю:
— Ах, я на все, на все, на все готова, лишь бы не слышать подобных оскорблений!
Подхватив спящего дофина на руки, она подбежала к окну и, распахнув его, обернулась к королю.
— Давайте покажемся народу и посмотрим, весь ли он заражен. В этом случае мы должны воззвать к солдатам и подбодрить их словом и жестом. Это самое малое, что мы можем сейчас сделать для тех, кто готов за нас умереть!
Король машинально последовал за ней, и они вместе вышли на балкон.
Вся площадь, насколько хватало глаз, представляла собой бурлящую лаву.
Половина гусаров герцога де Шуазеля была спешена, другие были верхом на лошадях; первых хитростью ссадили с коней и теперь они затерялись в толпе обывателей, их захлестнуло общее воодушевление, они не противились тому, что их коней уводят с площади: эти солдаты были потеряны для короля. Другие, остававшиеся на лошадях, пока еще повиновались герцогу де Шуазелю державшему перед ними по-немецки речь, а они показывали своему полковнику на бывших товарищей, изменивших приказу.
В стороне от всех стоял Изидор де Шарни с охотничьим ножом в руках; он был совершенно равнодушен к происходившему, поджидая одного человека, как охотник в засаде подстерегает дичь.
Пятьсот человек сейчас же закричали: «Король! Король!» На балконе в это время действительно показались король и королева; ее величество, как мы уже сказали, держала на руках дофина.
Если бы Людовик XVI был одет должным образом, в королевский наряд или в военную форму, если бы у него в руке были скипетр или шпага, если бы он говорил громко и ясно, как следовало бы, по мнению народа, в те времена говорить самому Господу или его посланцу, то тогда, может быть, ему удалось бы произвести на толпу должное впечатление.
Однако в мертвенном свете истекающих сумерек, уродующем даже людей красивых, король в лакейском сером сюртуке, в ненапудренном куцем паричке, о котором мы уже говорили, бледный, обрюзгший, с трехдневной щетиной, отвисшей нижней губой, ничего не выражавшими мутными глазами, не был похож ни на тирана, ни на сторонника идеи братства; король, заикаясь, только и смог выговорить: «Господа!» и «Дети мои!» Эх, совсем не то ожидали услышать с этого балкона друзья короля, а тем более — недруги.
Тем не менее герцог де Шуазель крикнул: «Да здравствует король!» Изидор де Шарни крикнул: «Да здравствует король!», и настолько высоко еще было уважение к королевской власти, что, несмотря на описанный нами внешний вид короля, не соответствовавший бытовавшему представлению о главе огромного государства, несколько голосов из толпы все-таки поддержали: «Да здравствует король!» Но сейчас же вслед за этими криками раздался голос командующего Национальной гвардией, подхваченный мощным эхом: «Да здравствует нация!» В эту минуту подобные слова были настоящим бунтом, и король с королевой увидели с балкона, что командующего поддерживает часть гусаров.
Тогда Мария-Антуанетта взвыла от бешенства и, прижимая к груди дофина, бедного мальчугана, не подозревавшего о значении происходящих событий, свесилась с балкона и бросила толпе в лицо:
— Мерзавцы!
Те, кто услышал, пригрозили ей в ответ; вся площадь загудела и взволновалась.
Герцог де Шуазель пришел в отчаяние и, в надежде умереть за монархов, предпринял последнее отчаянное усилие.
— Гусары! — крикнул он. — Во имя чести спасите короля!
Однако в эту минуту на сцену явился новый персонаж в окружении двадцати вооруженных человек.
Это был Друэ; он вышел из муниципалитета, чтобы помешать королю продолжать путь.
— Ага! — вскричал он, наступая на герцога де Шуазеля. — Хотите похитить короля? Вы его сможете забрать только мертвым, это говорю вам я!
Занеся саблю, герцог де Шуазель тоже шагнул навстречу Друэ.
