свежую рану: «Вот что такое истинное обращение, а если ты не испытал ничего этого, если ты не был сначала изувечен, а затем исцелен Богом, то в тебе нет веры».
– Да пошел ты!.. – сказал Мэттью, обращаясь к Богу.
– Что?
Мэттью вздрогнул от неожиданности.
Перед ним стоял Бенджи, скрестив руки на груди.
– А, – пробормотал Мэттью, – это вы.
– Здравствуйте, – сказал Бенджи. – Разговаривали с Богом?
– Настолько очевидно? – Мэттью издал смешок.
– Просто сейчас, по-моему, самое подходящее время помириться с Всевышним, только и всего. Я сам подолгу в отчаянии беседовал с ним.
– Могу я спросить, зачем вы сюда пришли?
– Я подумал, что вам неплохо будет размять ноги. Я выпущу вас отсюда, мы прогуляемся, и вы расскажете мне все, что вам известно об Озарке Стоувере и его людях.
– Вы оказываете мне большое доверие.
– Вера – это все, что у нас есть в настоящий момент. Вы должны это понимать.
– У меня больше нет веры, доктор Рэй.
Бенджи заметно напрягся, словно он не был готов к такому разговору. К его чести, он не попытался уклониться от этой темы, а, напротив, шагнул вперед – не с агрессией, не так, словно собирался вторгнуться в личное пространство Мэттью. Но в этом было что-то личное. Какая-то доверительность, которую Мэттью совершенно неожиданно нашел очень утешительной. У него вдруг мелькнула мысль, что в другой жизни из Бенджамена Рэя получился бы чертовски хороший священник.
И тут Бенджи отпер дверь.
Мэттью с опаской взглянул на него. Когда его освободили из заточения в предыдущий раз, за дверью оказался Озарк Стоу-вер с двустволкой двенадцатого калибра.
– Спасибо, – сказал Мэттью, осторожно делая шаг навстречу свободе.
Они поднялись по лестнице и вышли на улицу, в вечерний Урэй.
– Как так получилось, – спросил Бенджи, – что пастор потерял веру?
– Вы хотите сказать, что у вас, человека науки, вера есть?
– Есть.
– Как такое возможно? Оглянитесь вокруг. Почти все люди на Земле… Ну, кто может сказать? Умерли или умирают. Вы видите в этом руку Бога?
– Вижу. Мир испортился не в одночасье, Мэттью. Он стал плохим задолго до нас. Мы долго терпели войны и эпидемии. И, полагаю, несмотря на все это, вы хранили свою веру.
Мэттью почувствовал, как лицо у него вспыхнуло от гнева.
– И вот в чем проблема, не так ли? Мы твердим себе ложь, будто все это нормально, естественно, будто все это часть великой божьей задумки. И это позволяет нам оправдывать все ужасы. Это позволяет нам думать о следующем мире, вместо того чтобы думать о том мире, в котором мы живем. Мы безропотно терпим все, потому что – о, ну конечно, это часть «божьего замысла». Часть его плана.
Мужчина, стоящий перед ним, обдумал его слова. Задумчиво хмыкнул. Когда он наконец заговорил, в его спокойной, размеренной речи не прозвучало ни тени того гнева, которым было пропитано заявление Мэттью.
– Вы правы в том, что кое-кто использует веру в качестве костылей. Другие используют ее как оправдание. По-моему, так поступали вы сами. Вы наделили веру слишком большой силой и полностью отдались ей. И, уверен, так же в точности поступал и я, сам того не желая. Однако Бог не имеет никакого отношения к силе над нами. Бог – это та сила, которой обладаем мы, используя ее, чтобы творить добро и быть у него в милости или чтобы думать только о себе, оставаясь в его тени. Можно сказать, ад – это находиться у Бога в тени. Это не лучший мир, а наш мир, прямо сейчас, и такое происходит всякий раз, когда человек не желает поступать так, как нужно. Пока мы остаемся здесь, не просто выживая, а стараясь делать добро друг другу, уверен, в нас продолжает жить частица божьего огня. Быть может, Библия учила нас не совсем этому, быть может, не о том говорили нам в своих проповедях такие пасторы, как вы, но… он в нас. – Бенджи пожал плечами. – Впрочем, опять-таки, может быть, это лишь отговорка. Может быть, это костыль. Но он помогает мне идти вперед.
– А разве не ваши собратья-люди должны помогать вам идти вперед?
– А это и есть мои собратья-люди, – улыбнулся Бенджи. – Каждый из них несет в себе частицу Бога, даже сейчас. Даже вы. – Он постучал Мэттью по груди – и это был не жест агрессии, а снова движение, которое обнадежило. Приятельское. – Да, кстати, я вам сочувствую по поводу вашей жены. Представляю себе, что вы пережили, потеряв ее.
Но у Бенджи, похоже, не было терпения выслушивать рассказ Мэттью, поэтому он поспешил переключиться на другую тему:
– А теперь расскажите все, что вам известно об Озарке Стоувере.
* * *
Они прошли к общественному центру. Спустились вниз, выпили чаю. Мэттью рассказал Бенджи все, что знал. Про все то оружие, которое он видел, про то, сколько у Стоувера боевиков, про то, какие машины он реквизировал.
И тут они услышали…
Приглушенный звук. В прежние времена Мэттью принял бы его за хлопок петарды. Но теперь он сразу же понял, что это такое. Это был звук выстрела. Раздавшегося где-то недалеко.
Все то, что он рассказал Бенджи, теперь уже не имело значения.
Было уже слишком поздно.
Это уже началось.
82
Посторонняя
ТОГДА И СЕЙЧАС
Модель Урэя
Шана чувствовала себя здесь лишней. Она сидела на скамейке на Главной улице перед торговым центром «Даккетс», напротив почтового отделения и, подумать только, магазинчика, торгующего вяленым мясом. (Шана не знала точно, существуют ли такие магазинчики в реальной жизни, или же «Черный лебедь» своим искусственным интеллектом рассудил, что подобное заведение непременно должно быть в маленьком городке в горах. До сих пор она еще не решилась заглянуть внутрь и попробовать представленную в магазинчике продукцию.)
Шана сидела на скамейке, глядя на прохожих, которые ели мороженое. Или сосиски в тесте. Или свирепо рвали зубами вяленое мясо.
Люди разговаривали и смеялись. Трудились в огородах. Разглядывали картины или сами их писали. Цифровая утопия напоминала чьи-то своеобразные представления о рае. Люди здесь пребывали в блаженстве переходного состояния. Теперь Шана понимала ту непонятную аллюзию из «Матрицы», старого фильма конца девяностых. Этот городок был местом полного блаженства. Если человек может быть в смоделированном поселке чистого счастья, зачем ему куда-то уходить отсюда, даже если его тело используется в качестве аккумуляторной батареи какой-то робототехнической революции – или, скажем, если его тело находится в стазе, в то время как весь остальной мир выкосила смертельная болезнь?
Время от времени Шане приходилось напоминать себе, что здесь находятся именно такие люди – стадо, лунатики, отобранные «Черным лебедем», те, кому предстоит выжить и возродить население Земли.
И Шана не чувствовала себя их частью.
Она чувствовала себя наблюдателем. Посторонним свидетелем. Она сидит здесь, и никто на нее не смотрит. Никто о ней не думает. Никто не желает признать
