пролетали к небу ало-голубые сполохи огня.
Вдруг старуха всполошилась, подскочила к окну, долго всматривалась сквозь морозные узоры, шевеля губами.
– Кабыть, гроб вынесли… Эх горевой. Упехался на тот свет поперед меня. Ведь как молила: Федя, сколоти мне ящик. Успеется, говорит. Ага, успел… Кого теперь просить? Куда бежать…
Анна растерянно топталась возле стола, прислеповато, недоверчиво озирая меня, словно бы эту заботу отныне перекладывала на мои плечи. Потом накинула шубняк, запеленала голову черным платом.
– Пойду попрощаюся… А ты, Паша, как? Ведь не чужой был ему…
Я молча оделся, вышел следом на крыльцо. На улице распогодилось, и земля-именинница оделась в сверкающие серебряные ризы. Глаза слепило, куда бы ни бросил взгляд. После метели снега еще не спеклись, не заскорузли и потому лежали пышно, как доброе тесто. Косматое желтое солнце заглядывало в гроб, прощалось с Зулусом, закручивало его в невидимые пелены, будто в кокон. На заулке дробились отражения небесного венца, и по ним суетились непугливые воробьи, подбирая поминальные дары, насорившиеся от людей.
Узкая тропинка была корытом, заглублена по колена и походила на траншею. Меня пошатывало, подпинывало под ступни и норовило уронить в снег. Не подымая взгляда, будто стыдясь чего, я подошел к кучке людей, одетых в темное, похожих на грачей. Жена Фрося, расставив слоновьи ноги, сутулилась на табуретке и гладила мужа по голове; ладонь была пухлая, желтоватая, будто помазанная коровьим маслом, и вся в перевязках, как у младенца. Лицо у Зулуса как-то вдруг издрябло, стало рябым, посинело и сейчас походило на кирзовое голенище, нос по-орлиному загнулся к губе; кожа на ладонях, скрещенных на груди, отстала от костей и собралась в гармошку, и только седые усы были по-прежнему пиками.
Никто не выл и не причитывал, несколько мужиков сгуртовались у крыльца, уже приняв на грудь, и деловито покуривали. Вроде бы здесь царила смерть, но ее никто всерьез не принимал.
Бабка Анна долго вглядывалась в племяша, отыскивая в чертах покойного свое, родное, потом поцеловала в лоб, покрытый венчиком, и в руки, подержалась за выпирающие из-под покрова ступни и сказала:
– Шагай, Федя, в небесные домы да место мне приготовь… Недолго, будя, скучать-то… Зря заторопился-то, совсем зря. Оставил ты нас, старух, сиротеть. Вот и гробишки некому теперь стяпать. – И добавила, отходя: – Да мотри… с Гаврошем-то моим не раться тама. Живите с миром…
Я стоял в ногах у Зулуса, смотрел на покойного и запоминал его уходящие черты. В голове толклось: «Какой странный и необыкновенный по-нынешним временам ушел человек: за любовь ведь умер… Иль это я убил его?» Федор лежал, как бы плотно охапив горя на своей груди, и не хотел выпускать их из гроба. В соседней избе затопили печь, и витая балясина дыма встала из трубы, подпирая небо.
Солнечный луч соскользнул с небес на лицо Зулуса, и Фёдор Иванович иронически улыбнулся, приобнажив желтоватые лопатистые зубы. За спиной прошумела машина, с визгом затормозила и смолкла совсем рядом.
– Крылова приехала, – сказал кто-то. – Сама за рулем…
Я закаменел, нехотя оглянулся, внутри внезапно ожгло горем, и слезы запросились наружу. Из «газика», застревая в проеме двери, как-то долго, неуклюже вылезала Шура. Все провожающие невольно отвлеклись от гроба, уставились на начальство. Крылова подробила меховыми сапогами по черепу дороги, будто оббивала с передов снег, и направилась к нам. Была она в пыжике, дубленой шубе и казалась необъятной. Я смотрел на Шурочку, и весь белый свет для меня невольно сошелся на ней клином.
И вдруг в сердце проснулась ревность…
Послесловие
Роман «Беглец из рая» – одно из лучших произведений Владимира Личутина, написанное уже в начале нового века, на новом уровне творческого развития писателя. Хотя роман в корне отличается от принесших ему славу произведений советского периода по глубине философской мысли, масштабу охвата исторической реальности и богатству художественного письма, он почти не известен широкому читателю. Обошла его вниманием, за редкими исключениями, и наша критика.
«Скрытым, потаенным триллером, каких в русской литературе еще не было», назвал «Беглеца из рая» критик В. Бондаренко: «Это уникальный в истории русской литературы роман с резкими скачками сюжета. С переходами от деревенской жизни к суете столичного города, от бульварных страстей и похоти к монастырской тишине и богобоязненности. Это роман-загадка, который по первому прочтению не разгадать ни одному читателю… Динамичный, остросюжетный и в то же время философский…»
«Беглец из рая» был начат Личутиным сразу после завершения романа «Миледи Ротман» в 2001 г. и закончен в 2004 г. История выхода в свет этого неординарного произведения непроста – об этом делится воспоминаниями сам автор: «Первую часть романа по просьбе Станислава Куняева отдал в журнал "Наш современник" с условием, что я буду писать, а он – печатать, как это водилось в девятнадцатом веке. Но сразу же случилась неувязка, столкновение характеров. "На прозу" в журнал сел новый редактор Воронцов, и когда я пришел в редакцию для разговора, он сразу ошарашил меня: де, название романа скверное, философия надуманная, конфликт не проработан. И вообще, сказал он, надо много с вами работать. Меня смутили не столько его назидательные речи и полное неприятие романа, сколько сам тон встречи, интонация и манера этакого столоначальника, имеющего власть, этот небрежный разговор через губу: я вдруг превратился в прошака, человека с улицы, а не писателя с сорока годами литературного стажа. Пробовал объясниться с Куняевым, но тот иль не понял случившегося, иль не захотел, но холодно, с черствым безразличием отвернулся от меня.
Но как можно было казнить иль миловать роман, рассуждать о его сути, если я принёс лишь четверть задуманной работы, и пока сам не ведал, чем закруглится книга, куда приведёт судьба моих героев, душа которых располовинилась между раем (деревней, природой) и адом (городом), исподволь истирающим в человеке его национальные родовые черты, которые в сущности и роднят нас с Богородицей, как её кровных детей, и с Иисусом Христом, рожденным Ею, а значит нашим старшим братом.
Станислав Куняев предложил напечатать лишь половину романа: там, где речь шла о деревне. Я не согласился. Произошла размолвка, которая длится и по сей день, хотя появились со временем новые, более сложные причины для конфликта. Но тут не место говорить о разногласиях, уже глубоко укоренившихся, перешедших на личности. Так я утратил последнюю и единственную журнальную площадку».
Единственное книжное издание «Беглеца из рая» состоялось в издательстве ИТРК в 2005 г.; он был опубликован также «Роман-газетой», удостоен Большой премии Союза писателей России. Но, в отличие от другой личутинской прозы, этот роман более не перепечатывался и до читателя практически не дошёл. Ошибка, которую призвано исправить настоящее собрание сочинений.
Ошибкой, однако, было бы и отделять этот роман от предыдущей прозы Личутина. Ведь в центре «Беглеца из рая» – проходящий через всё личутинское творчество
