да. Представляешь?
– Она такая, – сказала Саша. – И Родион у нее чудесный. Он помог мне вытащить кровать. Я все вышвырнула из дома. Нам не на чем будет спать.
– Ниео, – Федор с набитым ртом сказал «ничего». – Купим новую.
Прожевал и добавил:
– На самом деле я никакой не отшельник, Саш. Просто я живу, как мне удобно. Сейчас удобно жить здесь. Но мы можем жить вместе в моей квартире на Пироговке.
– Я понима-а-аю, – протянула Саша. – Я давно догадалась, что ты не отшельник! По твоей жилетке.
– Что это значит?
– Такие жилетки не носят отшельники, – объяснила она. – Такие носят столичные франты! И еще очки!..
Он снял с носа очки и осмотрел со всех сторон.
– Модные, – подсказала Саша.
– Мне друг Миша делает. Он офтальмолог.
– Какие у тебя друзья! – Саша засмеялась. – Дарят тебе леса и реки, делают очки. А с министрами ты не дружишь?
Он подумал немного и признался:
– Дружу. С одним мы вместе в университете учились. Он, правда, сейчас вице-премьер. Это считается?
Саша торжественно кивнула.
Он посмотрел на нее, поколебался и все же спросил:
– Мы поедем в Дождев? Или ты можешь остаться? В той комнате вполне приличный диван…
Саша бросила нож, которым собиралась отрезать еще хлеба и грудинки, повернулась и бросилась ему на шею.
– На самом деле я приехала, чтоб остаться, – сказала она ему в ухо. – Тем более в моем доме больше нет кроватей.
Александр Герман чувствовал себя Николаем Ростовым, приехавшим в Москву с полей славных сражений.
Он сидел за столом, семья помещалась по правую и по левую руку. Она – семья – не отводила от него глаз, готовая в любую секунду кинуться, чтобы исполнить любую его прихоть. Ему не давали встать, чтобы положить себе добавки или протянуть руку, чтобы взять салфетку.
Все являлось само собой.
Жена, сын и собака преданно смотрели на него, виляли хвостами и переминались с лапы на лапу, готовые мчаться во всех направлениях.
В конце концов он взмолился:
– Да не смотрите вы на меня так! Я подавлюсь.
– Мы тебя сразу спасем, – откликнулась Тонечка. – Ничего страшного!
– Мне кажется, что я Николай Ростов, – признался Герман. – Сцена в доме старого графа.
– Почему ты Николай? – удивился мальчишка.
– Родион, мы же с тобой смотрели! И даже пытались читать «Войну и мир»! – Мачеха закатила глаза.
– Точно! – вспомнил Родион. – Был там какой-то Николай. Он все деньги проиграл.
– О господи.
– Пап, ты надолго приехал?
Герман, которому, как и литературному персонажу, хотелось, чтобы обожание и восторг продолжались, спросил:
– А что такое? Я вам уже надоел?
Жена, сын и собака на разные голоса заныли, завыли и затявкали, что они так его ждали, так скучали, так надеялись на встречу, в общем проглядели все глаза.
– Пока не знаю, что там будет с работой, – сказал он серьезно. – На всякий случай я привез роутер, чтоб из дома работать, может быть, и получится.
– Плохо на работе? – спросила Тонечка.
– Трудно, – ответил он. – Все проекты заморожены, и непонятно, когда можно будет возобновить. Люди по домам. Кто на зарплате, тем я плачу, но у нас же в основном на договорах.
– Я сама на договорах, – пробормотала Тонечка.
– Артисты взаперти сидят, – продолжал Герман. – Вот уж кому не позавидуешь! У них у всех поголовно психика расшатана, а тут работы нет, денег нет, на улицу нельзя.
– Да, – согласилась Тонечка. Взяла его руку и поцеловала. – У нас тут рай в этом отношении. Мы распустились, без масок на улицу выходим.
– Это напрасно.
– Саша, вот ты с нами тут побудешь и тоже распустишься! Точно тебе говорю. Потому что совсем другая жизнь! Людей мало, общественным транспортом никто не пользуется, все больше на велосипедах разъезжают. Высотных домов нету! А в «Рублевочку» мы снаряжаемся как положено.
– Куда? – не понял Герман.
Тонечка махнула рукой.
– Наш магазин так называется. Смысл двойной или даже тройной! Вроде и дешево, потому что рублик, и богато, потому что Рублевка, и по-домашнему, потому что «Рублевочка»!
– Пап, я тебе рисунки покажу?
– Конечно, – сказал отец. – Тащи скорее.
Пока Родион бегал, родители целовались, а когда прибежал, они уже сидели по-прежнему. Мачеха обожала отца взглядом, а тот таял от обожания.
Как хорошо.
– Вот это старая княгиня, – говорил Родион, а Тонечка поясняла:
– Наша соседка Лидия Ивановна, которая умерла, помнишь, я тебе рассказывала? Я потом догадалась, что ее убили.
– Это березы и утки, – продолжал Родион.
Отец взял портрет старой княгини и всмотрелся хорошенько.
– Какое интересное лицо, – заметил он. – На Ахматову она похожа.
– Вот ей-то папа римский Иоанн Павел Второй и подарил камею. Вернее, ее мужу, дяде Филиппу. Видишь, она на всех портретах с камеей?
– Тоня, – сказал Герман, – я надеялся, что ты все придумала. И нет никаких ватиканских камей и апостольских нунциев.
– Как же нет! – воскликнула Тонечка. – Когда есть!
– А вот это Саша, наша другая соседка. – Родион вытащил следующий рисунок.
– Очень красивая, – сказал отец с удовольствием.
– И хорошая, – вставила Тонечка.
– Вот дядя Арсен, сапожник. Он мне тоже понравился, я его еще и вот так нарисовал, видишь?
– Вижу, вижу, – откликнулся отец. – Слушай, Родион. У тебя талант. Если бы я не знал, что он сапожник, по портрету догадался бы.
– Конечно, талант, – согласилась Тонечка с удовольствием. – Только вот он не учится совсем! За уроки не усадить!
– То-оня!
– Ладно, ладно, – торопливо выговорила мачеха. – Потом поговорим.
– Это отец Илларион, он поп, – продолжал мальчишка. – Папа, вот, например, человек работает попом.
– Священником, – поправил отец.
– Ну да. Почему он не может договориться с Богом, чтоб не болеть и не умирать? Вот если ты начальник, а у тебя человек работает и он к тебе обращается с просьбой, ты что, не выполнишь?
– Смотря какая просьба, Родион. Может, я бы и рад, но не в моих силах.
– Нет, тогда я не понимаю, зачем идти работать попом, если с начальником договориться все равно не можешь.
– О господи, – сказала Тонечка.
Она потихоньку радовалась тому, что отец приехал и она с чистой совестью все сложные вопросы, в том числе и теологические, может переадресовать ему.
– Я не знаю, я никогда не работал священником, – немного подумав, сказал Герман. – Наверное, имеет смысл у него самого спросить, и он объяснит!..
– А вот наш храм, – продолжал Родион. – Ну, купола только. Это я рисовал с дороги, во-он оттуда, их как раз видно. Это Буська, и это тоже. Смешная собака. Это Федор Петрович, я его успел только один раз нарисовать.
– Дай-ка я посмотрю, – попросила Тонечка и потянула на себя рисунок.
Федор Петрович оказался довольно симпатичным и немного несчастным.
Именно таким он и был.
