запаникуют или начнут швыряться камнями. Они будут лгать тебе и злоупотреблять твоей честью. Они не станут слушать твои истории.
— Они?
— Мы. Люди. О, кредек, Киришган, я не знаю. Я больше не уверен, что являюсь частью мы.
Теперь селк улыбнулся:
— Вот тебе и ответ, Пазел. Я иду с тобой, чтобы поощрить такие сомнения.
Крутой поворот и прямо на север. Целью Фиффенгурта было подплыть так близко к Красному Шторму, насколько они осмелились (около десяти миль), а затем повернуть на запад, чтобы встретить Ниривиэля, держась подальше от Стат-Балфира и его отмелей. Вскоре они оказались достаточно близко к Шторму, чтобы Пазел мог разглядеть его текстуру: пряди, снежинки, колеблющиеся полосы света. Этот Шторм бросил его мать на двести лет вперед во времени. Неудивительно, что она такая странная. Она не просто иностранка на Севере. Она гостья из мира, которого больше нет. Как и Болуту. Как они смогли это вынести? Как им удалось так хорошо справиться?
Он вспомнил слова Эритусмы: Красный Шторм остановил распространение чумы на север, каждый человек в Арквале и Мзитрине обязан своей жизнью этой красной ленте. На фоне всего этого время-изгнание нескольких моряков ничего не значило. Если, конечно, ты не один из них. Он снова посмотрел на пульсирующий Шторм. Край мира, вот что это такое. Мы в десяти милях от конца всего, что мы знаем.
Но Шторм не укротил океан. В ту минуту, когда «Чатранд» миновал мелководье, каждый человек на борту почувствовал огромные, необузданные волны и понял, что они наконец вернулись в Правящее Море. Перехода почти не было: внезапно волны превратились в гигантские движущиеся холмы, которые неслись им навстречу, неутомимые, бесконечные. «Чатранд» легко оседлал их; он мог выдержать гораздо худшие. Тем не менее, это ощущение заставило мужчин задуматься. Они хорошо помнили худшие.
Они повернули на запад, навстречу встречному ветру, с которым боролись следующие шесть часов. Это была тяжелая работа для ночной вахты, хотя настоящей ночи так близко от Красного Шторма быть не могло. Странный свет вызывал у некоторых головные боли и ощущение нереальности происходящего, пока люди находились в его насыщенном свечении. Но желание сбежать было сильнее. Они оставили Стат-Балфир позади (Майетт и Энсил наблюдали, как он исчезает, две женщины, видевшие гибель мечты) и на рассвете поймали попутный ветер, в котором, по словам Киришгана, он почувствовал аромат медоносных орхидей в Неммоке и пыль Ибонской равнины. Но люди не учуяли ничего, и больше они никогда не видели земель Юга.
День прошел без происшествий, хотя корабль скрипел и жаловался в тех местах, которые, как надеялся мистер Фиффенгурт, были прочными. Хлынул дождь, доброжелательный и прохладный; проходя над Красным Штормом, он полыхал, как падающий огонь. Началась еще одна светлая ночь. Стая китов окружила «Чатранд» и плыла вместе с ним в течение нескольких часов. Фелтруп сидел один в орудийном отсеке и слушал их щелчки, стрекотание, грохот, их органное дыхание.
Глубокой ночью, когда не было темноты, кто-то закричал. Этого звука никто на борту никогда раньше не слышал. Это был крик боли селка; это был Киришган. Они нашли его возле бушприта, он сидел на корточках, как будто молился. Его тело тряслось. Когда он поднял голову, в его блестящих глазах стояли слезы, и он сказал им, что пережил смерть своих сородичей.
Сколько? спросили они.
— Много, — ответил он. — Больше, чем в любую другую ночь с тех пор, как Плаз-генералы начали истреблять наш народ. — Но он не мог сказать, кто из селков пал и от чьей руки.
Несколько часов спустя другой крик — Ниривиэля — разбудил Пазела во второй раз за ночь. Он попытался разбудить Ташу, но она только застонала, поэтому он оставил ее спящей и босиком побежал на верхнюю палубу, задержавшись только для того, чтобы схватить свою куртку. Герцил и Рамачни уже были там, вместе с большей частью собачьей стражи. Они столпились вокруг корабельного колокола, на вершине которого стоял измученный Ниривиэль, его кремово-желтая грудь тяжело вздымалась. Когда он смог заговорить, то подтвердил самое худшее.
— Я был далеко от обоих судов, но видел, как «Голова Смерти» бросилась в погоню, и «Обещание» уводило ее на юго-запад. «Обещание» было более быстрым и удалялось. Затем выстрел с корабля Макадры сбил грот, и «Голова Смерти» очень быстро приблизилась. Когда она была на расстоянии полумили, она выстрелила снова. Но на этот раз она выстрелила не из пушки. Это был шар красного огня, выплюнутый из какого-то мерзкого оружия на его квартердеке. Он ударил прямо в корпус «Обещания».
Пазел почувствовал себя так, словно его самого очень сильно ударили в живот. Это, конечно, было то, что почувствовал Киришган. Принц Олик. Нолсиндар. Они увели за собой Макадру, дав «Чатранду» время сбежать. И были убиты за свое мужество.
— Значит, у Макадры есть Плаз-оружие, — сказал Герцил.
— Как и у Бегемота, — сказал Пазел, — Но почему, во имя Ям, она не использовала его раньше?
— Возможно, она боялась потопить корабль и отправить Нилстоун на морское дно, — сказал Рамачни, — но на этот раз, подойдя достаточно близко, чтобы ощутить его отсутствие, она без колебаний нанесла смертельный удар.
— Даже не думайте помогать «Обещанию», — сказал Ниривиэль. — Оно слишком далеко, и «Голова Смерти» тут же вас поймает. Где мой мастер? Разбудите его! Макадра уже мчится к нам.
Пазел невольно бросил взгляд через плечо. Это был хороший вопрос: где Сандор Отт? Почему он ни разу не показался на людях с тех пор, как они вернулись на «Чатранд»?
— Есть кое-что еще, — сказал Ниривиэль. — Красный Шторм впереди слабеет: с каждой милей он сияет все менее ярко. Я не видел разрыва, но пролетел не так далеко, как надеялся. Когда «Голова Смерти» повернула в вашу сторону, я тоже повернул.
— А Рой?
— Этого ужаса я не видел. И хочу никогда больше не увидеть.
— Пазел, — сказал Герцил, — пойди и разбуди капитана. А ты, брат Ниривиэль...
— Не называй меня так.
— Прошу прощения. Я не знаю, как бы ты хотел, чтобы тебе называли, но, надеюсь, сильный и доблестный допустимы. Пойдем, я расскажу тебе о твоем мастере, пока ты отдыхаешь.
Капитан Фиффенгурт приказал тщательно прибрать и привести в порядок каюту Роуза и вел там дела, но сам по-прежнему спал в своей старой каюте. Кто мог бы его винить? Запах крови, может быть, и исчез, но
