В-седьмых, телевидение — это коллективный продукт с принципиально иной профессиональной ролью журналиста и логикой построения материала. Если в печатных СМИ журналист выступает как одиночка, и на нем лежит прямая ответственность за созданный им продукт, то телевидение — это всегда коллективное творчество. Ни один телевизионный проект не создается в одиночку. Кроме того, одна и та же телепрограмма может быть показана неоднократно и к тому же — по бесчисленному множеству экранов. Именно от журналистов зависит то, кто будет приглашен в студию, кто является экспертом, а кто нет. В результате в студию приглашаются те, чья речь и типаж подходят для телеобъектива (в России это, как правило, В.В. Жириновский, С.М. Миронов, Н.А. Нарочницкая и другие). «Получается именно журналисты, а не ученые начинают формировать отношение широкой публики к узкоспециальным проблемам»[141], — пишет об этом явлении П. Бурдье.
По его мнению, сегодня доступ на телевидение связан с сильной цензурой, когда предмет разговора заранее предопределен, а время выступления жестко ограничено[142]. Особенно это относится к тем же теледебатам, где ведущий определяет тему и проблематику передачи и жестко контролирует время выступлений каждого. Следствием является то, что люди «стали говорить на телевидении готовыми идеями, т.е. усвоенными всеми банальными истинами»[143].
Что же касается логики построения, например, телевизионных новостей, то она весьма однотипна. Репортажи строятся по следующей схеме: на закадровый текст накладывается изображение, а в середине или конце сюжета на несколько секунд появляется корреспондент. Сам поток новостей построен таким образом, чтобы любое событие воспринималось как заведомо лишенное своей уникальности. Обусловлено это, как уже было отмечено в первой главе, излишней драматизацией событий, поиском чрезвычайных происшествий, стихийных бедствий[144]. Считается, что именно такие передачи пользуются у зрителей наибольшим интересом. «Символическое действие телевидения ...заключается в привлечении внимания к событиям потенциально интересным для всех, которые можно охарактеризовать как “omnibus”, т.е. для всех.»[145], — считал Бурдье. Эти факты, по его мнению, производят представление о мире, «нагруженное философией истории как абсурдного чередования катастроф, которые невозможно ни понять, ни предотвратить»[146].
Наконец, телевидение является своего рода ограниченным ресурсом, поскольку опирается на определенный ресурс частот. Телевещание является в большинстве своем лицензированным видом деятельности, а не уведомительным, что объясняется не только ограниченностью частот (Международный союз электросвязи — МСЭ — специализированное учреждение ООН, регулирует в том числе вопросы международного использования радиочастот, их распределение по назначениям и по странам)[147], но и огромным эффектом воздействия телевидения на массовую аудиторию.
На Западе нехватка частот привела к массовому развитию кабельного телевидения. В России данная проблема не стоит настолько остро, поскольку начиная с 1990-х гг. в стране идет процесс конверсии частот (силовые ведомства передают частоты для гражданских нужд). В России разрешительный характер телевещания объясняется как раз политическими причинами[148]. «...Газеты не играют никакой роли. То ли дело телевидение! Радио и газеты пользуются свободой именно потому, что руководители государства не видели в них ничего ценного»[149], — полагает известный российский тележурналист В. Соловьев.
Лучше всего о состоянии сегодняшнего российского телевидения высказался известный тележурналист Леонид Парфенов на церемонии вручения ему премии В. Листьева: «Наше телевидение все изощреннее будоражит, увлекает, развлекает и смешит, но вряд ли назовешь его гражданским общественно-политическим институтом»[150], — отметил он. Данное наблюдение наглядно иллюстрирует рейтинг популярности российских телепередач, судя по которому даже новостные выпуски не поднимаются выше четвертого-пятого места по популярности[151].
