Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
Они прошествовали мимо, так нас и не заметив, и направились к даргаху. Какое-то время мы их еще слышали, но все хуже; потом голоса стихли, а горящие свечи превратились в слабо мерцающие точки. Словно в знак того, что чары рассеялись, из-за тучи выкатилась огромная круглая луна и повисла так низко, что стали видны пятнышки на ее поверхности.
Мистер Шпис сидел и смотрел вниз, на редкие в тот час огоньки, что подмигивали нам из раскинувшегося у подножия холма города – нашего города.
– Мышкин, ты когда-нибудь плавал на корабле? – спросил он рассеянно. – Когда жить в Германии стало невыносимо, я решил уехать на Яву. Но как туда добраться? Только плыть, вот я и записался в матросы. Мне двадцать восемь, я – самый старший на борту и ни на что не годен! Я притворился, будто говорю только по-русски, чтобы они списали мою глупость на плохое знание языка. Обязанности мне поручали самые простые. Например, нести вахту в «вороньем гнезде». Что это значит? Забираешься по веревочной лестнице в маленькую раскачивающуюся корзину на верхушке мачты и оттуда осматриваешь море: не приближается ли кто… Я пел песни, а вокруг чернела вода. Вода, белая пена, звезды. Ничего, кроме неба, воды и звезд! И я подумал – вот какой должна быть моя жизнь! Не хочу тратить время на искусство, когда могу жить. Вот же она, жизнь! Надо быть прямо в ее сердцевине, проживать каждую минуту по полной. Слушать, вот как сегодня пели девушки. Никогда не знал, что человеческий голос может так трогать за душу. Мы на вершине холма. Над нами только луна и небо. Вокруг нас только тишина, сухой зной и ветер в траве. Вот он, центр мироздания!
Он вынул из кармана губную гармонику, поднес ее ко рту и заиграл. Воздух напитался звуками так, словно рядом с нами на вершине расположился целый оркестр. Играя, он слегка раскачивался в такт музыке и притоптывал босой ногой по земле. В ночном воздухе его мелодия резвилась, точно рыбка в ручье, то вверх, то вниз.
Мистер Шпис отложил инструмент.
– Песня Шуберта. «Форель». Знаете ее, доктор Розарио? На фортепиано она звучит лучше. Или на скрипке. – Он ненадолго замер, устремив взгляд на огоньки внизу. Был и с нами, и одновременно где-то еще. Затем снял рубашку, скомкал ее в некое подобие подушки и откинулся на траву. Потрепал меня за волосы и, ухмыльнувшись, провозгласил: – Нет меня счастливей! Счастье само меня как-то находит, – добавил он и закрыл глаза, все еще продолжая улыбаться.
Он лежал, растянувшись на земле, от чего живот его ввалился, а резко обозначившиеся ребра стали напоминать остов корабля. Лицо его теперь тоже заострилось: сплошные углы да впадины. Такой беззащитный с закрытыми глазами, с ним можно было сделать что угодно. Его словно после долгих скитаний вынесло на берег. Кусок коряги. Обломок корабля. Послание в бутылке, которое я не мог разобрать.
Вскоре после нашей ночевки под открытым небом мистер Шпис решил, что ему следует поглубже разобраться в индийской классической музыке. Он уговорил мою мать, чтобы та убедила Бриджена Чачу раздобыть ему приглашения на частные музыкальные вечера и в дома старых мастеров, где бы он мог поприсутствовать на репетициях. Он начал учиться игре на сароде[44] у молодого человека по имени Афзал Кхан, который и сам еще ходил в учениках. Афзал был стройным и изящным, с длинными пальцами и длинными же волосами. Он подводил глаза сурьмой, носил по маленькой золотой сережке в каждом ухе и всегда пах гвоздикой. Мистер Шпис находил Афзала настолько неотразимым, что приглашал его в свою комнату, где фотографировал днями напролет. А несколько раз даже оставлял молодого человека у себя переночевать, чтобы сфотографировать в первых лучах солнца. «Самое время для портретов», – пояснял он.
Одним незабываемым вечером при свечах в гостях у Лизы, после того как мистер Шпис рассказал ему о балийском театре теней, Афзал попросил друга сыграть несколько нот на сароде, пока он сам, используя лишь свои собственные руки, создавал на стене причудливые переплетения изящных теней: сначала птицу, затем цветок, потом двух оленей. Под конец Вальтер Шпис опустился на колени и театральным жестом поцеловал эти руки, сначала одну, потом другую.
Бренчание струн только усиливало общую какофонию, заполнившую комнаты Лизы Макнелли: Берил разучивала катхак. Танец ей не нравился.
– Он скучный, скучный, скучный! Как фламенко без страсти! К тому же через пару недель стопы у меня станут плоскими, как гладильные доски!
Коммивояжер, которому в то время Лиза сдавала свою третью комнату, жаловался на топот, учитель танцев тоже к Берил не проникся. Он сообщил матери по секрету, что никогда еще не учил аиста танцевать и уж точно не занимался ничем подобным в меблированных комнатах с англо-индийской хозяйкой. Он уважаемый преподаватель, и если она желает учиться – пусть сама приходит к нему домой, где он занимается со всеми остальными своими воспитанниками.
Казалось, у нас теперь установился новый порядок, который включал и гостей. Катаклизмические последствия первой поездки матери с ними в Старый город сделали подобные вылазки в будущем невозможными. Жизнь вошла в колею. Берил даже разыскала в казармах своего старого британского знакомого, офицера. Тот оказался владельцем фортепиано, за которое согласился пускать мистера Шписа. Возможно, дома и происходили какие-то непростые и неудобные изменения, но я этого не осознавал. Как и не чувствовал летнего зноя: я и Дину жили в выдуманном мною мире, и погода там была совсем другая. Мы по очереди изображали нацистов, от которых бежал мистер Шпис, или несли вахту в «вороньем гнезде», высматривая пиратов, чтобы сбить их на подходе снарядом. Иногда становились солдатами, сражавшимися на стороне испанских революционеров, питались одними оливками и вином и не оставляли в живых ни одного священника в округе. Я жаждал побывать на настоящей войне, где мог бы прятаться в джунглях и стрелять. Не видел, что столкновения в Мунтазире уже начались, как дома, так и на улицах.
На мое восприятие того, как долго у нас пробыли гости, полагаться нельзя. Последовательность и подробности большинства событий, что я описываю, относятся скорее к домыслам и предположениям, нежели к той правде, которая может служить свидетельством в суде. Но воспоминания об одном вечере, яркие, четкие, останутся со мной навсегда. Сейчас, когда я думаю о нем, мне становится ясно, что именно в тот день произошел чудовищный сдвиг и в земле появился разлом, который в дальнейшем превратится в пропасть.
События того вечера проигрываются в моей голове сцена за сценой, как засмотренный до дыр фильм. Отец приходит домой, видит Вальтера Шписа – он расположился в плетеном кресле и зарисовывает наш баньян – и Берил де Зёте – она устроила эвритмическое выступление в другой части сада. Лиза тоже там. На ней красное платье с расклешенным подолом, который она изящно, кончиками пальцев придерживает, пытаясь повторять за Берил.
– Расслабь тело, пусть оно движется вместе с землей, почувствуй радость, – наставляет Берил, – и отпусти уже свою юбку!
Она говорит, что данная танцевальная форма основывается на том принципе, что музыкальная эмоция должна выражаться всем телом целиком и рождаться от глубокого переживания. Мы видим лишь энергичное размахивание руками и ногами в кажущемся беспорядочном ритме. Возможно, выглядит все хуже, чем ощущается танцорами. Как бы то ни было, моя мать присвистывает и восклицает: «Лиза, да у тебя талант!»
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
