— Прошу прошения, мой король. Когда вы посылали меня в Тьис, я счел, что с вашего благословения еду добыть себе немного славы.
— Вот как? Тогда тебе следовало дождаться, когда я прикажу тебе это. Тебя, висская собака, послали сжечь кучку мусора в море. Не более того.
По комнате пробежал слабый шепоток. Сузамун поднял глаза, точно призывая дерзких говорить громче, и все смолкли.
До дворца дошли слухи, ходившие по улицам: якобы Кесар был послан в прибрежный городок благодаря проискам какого-то недоброжелателя, весьма высокопоставленного, который позавидовал ему. Лишь искусство жрецов Анкабека спасло принцу жизнь.
То, что король не упомянул о пребывании Кесара на Анкабеке, тоже очень бросалось в глаза.
Кесар молчал. Он ждал, когда король поймет, что его немилость в данном случае отдает низостью. Но тот не понял — или не захотел понять.
— Ты вступил в мой город, как молодой леопард, — бросил Сузамун эм Шансар. — Теперь ты уползешь обратно, как мышь. Немедленно отправляйся в свое имение в Ксаи.
Кесар поднял голову, и его глаза сверкнули, точно занесенные ножи.
— Да, моя саламандра, — усмехнулся Сузамун. — Твой огонь погас.
Оборванец низко поклонился — уже в третий раз с тех пор, как вошел.
— Они продают пряди черных мужских волос, выдавая их за ваши, мой господин. Поэт сочинил превосходную хвалебную песнь и сейчас распевает ее по всему восточному городу. А женщины — хотя им-то никто ничего не платил — просто сходят с ума по вам, забыв про всех своих любовников...
— Хорошо, — отозвался темный силуэт в кресле. И добавил, обращаясь к другому человеку, к несказанной радости оборванца: — Заплати ему, сколько я говорил.
Когда наемник удалился, Кесар поднялся и наполнил стеклянный кубок водой. Для вина сейчас было совсем не время.
Его ошибка заключалась в недопонимании того, что он играет против полного болвана. Сузамун оказался настолько глуп, что не догадался сделать правильный ход — ход, который сложил бы все кирпичики один на другой...
Кесар глотнул горькой воды.
— Что там еще?
Сержант его гвардии передал ему какой-то пакет. Его открыли и проверили, после чего Кесар изучил содержимое.
— Третье любимое кольцо Ральднора эм Иоли. Знак любви?
— Лучший, чем если бы он написал об этом, мой лорд, — сержант оскалил зубы в усмешке.
— Согласен. Отповедь Сузамуна пришлась ему не по вкусу. Но вместо того, чтобы винить меня, он винит короля. Еще один дурак. Только, пожалуй, более удобный, ибо держит свои обещания. Твои люди готовы выезжать?
— Да, мой лорд. Одна пятая, как вы приказали. Те, кто прослужил вам дольше остальных.
— В Ксаи им не понравится. Впрочем, и мне тоже... Да, есть еще кое-кто. Один из Девятых, Рэм. Кармианец со светлыми глазами, у которого имеются приятели в Оммосском квартале.
— Знаю такого. Недавно мы отделали его Шкуродером.
— Отыщи его и прикажи выезжать. Король велел мне убраться из Истриса до рассвета.
За дверями поднялся какой-то шум. Часовой ударил копьем в пол. В следующий миг дверь распахнулась настежь. На пороге появился слуга и пропел по-шансарски:
— Первый наследник волей Ашары, принц Джорнил Истрисский.
Джорнил быстро проскочил мимо него и вошел в комнату.
Кесар глянул на него. Джорнил ответил ему таким же взглядом. Тусклый вечерний свет ласкал его, точно влюбленная женщина. Дверь за его спиной закрылась.
— Польщен, — отрывисто бросил Кесар. — Вы явились помахать мне на прощанье?
— Я явился приказать тебе оставить здесь это одеяние, когда ты будешь уезжать.
Секунду Кесар недоуменно глядел на него, потом внезапно рассмеялся. Он взял еще один кувшин с вином и сделал знак сержанту. После того, как дверь закрылась в третий раз, Кесар налил вина наследнику Сузамуна.
Джорнил отставил чашу из дымчатого стекла, даже не пригубив.
— Берите, — подбодрил Кесар. — Неужели вы опасаетесь, что я что-то подсыпал туда?
Джорнил просиял. Это было сказано на языке Висов. Несмотря на то, что слуга объявил о его приходе по-шансарски, Джорнил с большим трудом разговаривал на языке своих предков.
— Нет. Но мне не нравится твое вино.
— Оно с виноградников Кармисса.
— В самом деле? Однако вернемся к одежде.
— Разумеется, мой принц, — отозвался Кесар, взявшись за застежку туники. — Прямо сейчас?
— О, можешь просто оставить ее здесь. Я пришлю за ней кого-нибудь.
— Прикажите хорошенько выстирать ее. Я проехал в этом по меньшей мере три мили.
Джорнил поднял чашу с вином, оглядел ее, снова отставил.
— А правда ли то, что говорят? Что мой отец пытался убить тебя?
Кесар задумался.
— Это не так. Но мне интересно, откуда вы взяли, что кто-то об этом говорит?
— На улицах только об этом и болтают. Ядовитая змея в Тьисе...
Кесар рассмеялся. Джорнил засмеялся тоже, хотя и не собирался делать этого.
— Так, небольшая рана в бою. Никакая не змея. И совершенно не вижу, зачем Сузамуну убивать меня, — добавил он, — если в его власти услать меня в Ксаи и обречь на смерть заживо. Это куда хуже.
Джорнил, который не очень-то любил Кесара, но тем не менее неодолимо к нему тянулся и с самого детства регулярно завидовал ему как проклятый, изумленно фыркнул.
— Я могу приехать навестить тебя там.
— Ради богини, не делайте этого. Приезд члена королевской семьи в Ксаи убьет вашего отца на месте. Не стоит. Лучше помните обо мне здесь. Носите мой наряд вместо меня. Говорят, в эту краску добавили кровь тринадцати девственниц, чтобы добиться нужного оттенка.
Разрываясь между доверием и насмешкой над застийским возбуждением, Джорнил поднял чашу с кислым молодым вином и осушил ее.
Ксаи находился на равнине к юго-западу от Кармисса, очень далеко от столицы. Путь туда занимал от пятнадцати до семнадцати дней, в основном из-за скверных дорог или вообще полного их отсутствия. Постоялые дворы там тоже были скверными или вообще отсутствовали. Стада диких зеебов носились по плоской равнине, как будто сами не желали где-то задерживаться. На землях поместья ютились две деревеньки. Сама усадьба была настоящей развалиной. Островки тропического леса, плавающие в заболоченном озере, придавали дому особую атмосферу и запах.
В детстве Кесар провел в этом забытом богами месте вполне достаточно, чтобы отдавать себе отчет, как сильно ненавидит его.
Он метался в своем заточении, как раненый лев. Ночами, а время от времени и в ослепительные дни, Застис овладевала им, заставляя искать облегчения у жалких женщин, бывших его собственностью. Он ездил верхом, упражнялся с оружием и пытался охотиться на этой бесплодной земле. Солдаты, которых он взял с собой, упивались дрянным местным пивом, а потом извергали его наружу, на все лады проклиная Сузамуна, Кесара и всех богов сразу.
