* * *
Линда выросла в Северном Иллинойсе. Ее отец весьма успешно управлял фермой по производству кормовой кукурузы, а мать была домохозяйкой, женщиной довольно легкомысленной, но доброй. Они носили фамилию Найсли, а потому Линде и ее сестрам дали общее прозвище «Хорошенькие девушки Найсли». Детство у них было счастливое, но потом вдруг случилось это — причем так внезапно, что Линде потом казалось, что все случилось в один день, пока она была в школе, — и ее матери пришлось их дом покинуть. Она поселилась отдельно от них в убогой маленькой квартирке — худшего Линда и представить себе не могла. Это было даже хуже, чем если бы мать совсем умерла. Впрочем, через несколько месяцев мать захотела вернуться, но отец воспротивился. И все это — и то, что мать теперь жила в одиночестве в крошечном домишке, куда она переехала после той жалкой квартирки; и то, что она отказалась от всех своих друзей, ибо они прореагировали на случившееся со страхом, словно попытка матери обрести свободу могла оказаться для них заразной, смертельно опасной; и то, что ее дочери теперь держались отчужденно, потому что отец заставлял их хранить верность ему одному, — в общем, эти события оказались самыми сильными и самыми значимыми в жизни Линды. Уже через неделю после окончания школы Линда выскочила замуж за местного парня по имени Билл Петерсон, а через год развелась, хотя фамилию его сохранила. Затем, учась в колледже в штате Висконсин, она познакомилась с Джеем, который, как ей тогда показалось, мог бы благодаря своим способностям и наличию денег предложить ей иную жизнь, как бы катапультировать ее подальше от прошлого и от постоянно преследовавшего ее мучительного образа матери, такой ужасно одинокой, подвергнутой всеобщему остракизму.
И вот сейчас, когда Линда в странном оцепенении сидела в столовой у дальнего конца стола, в дверь вдруг позвонили. Ей даже сперва показалось, что она ослышалась. Но в дверь позвонили снова, и она осторожно посмотрела в щелку между занавесками, но никого не увидела. В итоге она все же решилась осторожно приоткрыть дверь и увидела перед собой худющую как щепка Джой Гунтерсон.
— Линда, я должна была к тебе зайти.
— Нет, — возразила Линда, — ты ничего мне не должна. У нас с тобой нет ничего общего, ясно? У нас с тобой нет ничего общего! Убирайся.
— Ох, Линда! Но я действительно…
— Я не собираюсь закончить дни в жалком трейлере, Джой. — Линда себе не поверила: неужели она и впрямь произнесла эти слова? Ведь она не испытывала ни малейшей потребности их произносить. Похоже, и Джой была несколько удивлена столь откровенной неприязни с ее стороны. На лице у нее — Линда смотрела на нее сверху вниз, потому что Джой была гораздо ниже ростом — читалось явное смущение.
Впрочем, смущение в данный момент они испытывали обе, что и помешало Линде закрыть дверь. И Джой успела сказать, решительно тряхнув головой:
— Понимаешь, Линда… не имеет значения, где именно ты живешь. В итоге ты это и сама поймешь. А вот когда человек, которого ты любишь больше всего на свете, попадает в тюремную камеру, то и ты оказываешься в той же камере вместе с ним. И не имеет значения, где ты в данный момент проживаешь или находишься. Вот тогда-то ты и начинаешь понимать, кто твои настоящие друзья. И это, как ни странно, совсем не те люди, которых ты до сих пор считала друзьями. Можешь мне поверить.
Линда все же закрыла дверь и заперла на замок.
Потом подошла к дверям спальни, но Джей по-прежнему крепко спал и даже громко храпел, лежа на спине. Без очков его лицо казалось голым. Линда давно не смотрела на него спящего. Она вышла в коридор, закрыла за собой дверь и снова спустилась на первый этаж. Она не знала, что сказать адвокату. Норм объяснил, что многое зависит от того, захочет ли Ивонна выдвигать обвинения против Джея и будет ли на них настаивать. В общем, от Ивонны зависело очень многое.
Линда тихонько обошла дом. Она понимала, что ее разум пытается воспринять нечто такое, чего воспринять не в состоянии. А еще она вспомнила о Карен-Люси, которая наверняка сейчас рядом с Ивонной, и о том, что, когда полицейские приезжали, чтобы забрать вещи Ивонны и вернуть их ей, она, Линда, даже не спросила у них, где Ивонна. На кухне в раковине она заметила две белые кружки с пятнами кофе, но, пожалуй, не смогла бы сказать, ни кто его здесь пил, ни как эти чашки попали в раковину. Она машинально принялась мыть посуду, но почувствовала, что ноги под ней буквально подгибаются, стоило ей представить себе членов суда присяжных, сидящих на специальной скамье, а на трибуне Ивонну с ее чересчур ярким макияжем. А потом она вдруг вспомнила о камерах наблюдения. Боже мой, ну почему, скажите на милость, почему она раньше о них не вспомнила?! Скажите, вы наблюдали или не наблюдали вместе с вашим мужем за теми женщинами, что останавливались в вашем доме? За тем, как они раздеваются, принимают душ, пользуются туалетом? Давно ли вам стало известно, что ваш муж ведет за ними подобные наблюдения?
* * *
Направляясь на автомобиле в Лейтон и не доехав до него всего несколько миль, Линда остановилась возле заправки, но, чувствуя себя ужасно уязвимой и незащищенной, к колонке с автозаправкой не подъехала, а попросила одного из служащих залить бак. Потом ей вдруг срочно понадобилось в туалет. Она, не снимая темных очков, быстро прошла через магазин, минуя стеллажи, заваленные целлофановыми пакетами с пончиками, печеньем, арахисом и конфетами, и оказалась в помещении с соответствующей вывеской. Там царили такие бардак и вонь, что Линда с трудом сдерживала отвращение. Она и припомнить не могла, когда ей в последний раз доводилось пользоваться общественным туалетом, тем более таким чудовищно грязным. А впрочем, подумала она, какое это имеет значение? Ведь теперь, собственно, ничто уже не имеет значения. Она поспешила обратно, ничего перед собой не замечая и чувствуя, что в голове у нее полнейшая неразбериха. А потому, снова пробираясь между стеллажами в магазине, она налетела на Карен-Люси Тот. Женщины с изумлением уставились друг на друга. Карен-Люси тоже была в темных очках, но тут же сняла их, и Линде показалось, что сейчас ее глаза выглядят гораздо старше, чем прежде, но по-прежнему прекрасны и очень-очень печальны.
— Как вы меня напугали, — сказала Линда.
— Ну, и вы меня.
Они постарались поскорей выбраться из толпы покупателей и отойти подальше от магазина. Слегка возвышаясь над Линдой, Карен-Люси — она все-таки была очень высокого роста — сказала:
— Мэм, клянусь Богом, после того, как несколько лет назад я пережила собственную трагедию, у меня порой возникает чувство сострадания буквально к каждому. Это чистая правда. Возможно, это единственное благо, явившееся следствием того, что со мной произошло. Однако должна сказать, что ваш муж очень испугал мою подругу, он прямо-таки смертельно ее испугал.
— Где она?
— Я только что отвезла ее в аэропорт. Сейчас ей нужно поскорее попасть домой и посоветоваться с хорошим врачом.
— Послушайте, я не имею об этом ни малейшего представления.
Карен-Люси так прищурилась, что ее красивые глаза стали похожи на щелки.
