— А зачем ты тогда вернулся на стройку, раз так настроен? — спросил Лю Цзяньпин.
— Чтобы накопить сил, — ответил Ван Чанчи.
Спустя неделю, когда Ван Чанчи смог поднять кирпич одной рукой, он почувствовал, что его силы восстановлены. В тот вечер он направился в жилой комплекс «Парящий дракон». Заметив, что у подъезда номер два на пятом этаже с двух сторон горит свет, он осторожно поднялся наверх. Подойдя к квартире номер пятьсот восемь, он остановился, набрал полную грудь воздуха и нажал на звонок. Через минуту дверной глазок на железной двери сверкнул и снова померк. Не дождавшись последующей реакции, Ван Чанчи еще несколько раз нажал на звонок. Дверь чуть приоткрылась, за ней показался молодой парень в пижаме и спросил:
— Тебе кого?
— Линь Цзябая, — ответил Ван Чанчи.
— А ты кто?
— Я вместо него сидел в тюрьме.
Парень нахмурился и, сказав, что Линь Цзябая нет дома, закрыл дверь. В тот момент, когда закрывалась дверь, Ван Чанчи хотел было толкнуть ее и войти внутрь, но ему помешала висевшая на двери цепочка. Ван Чанчи снова несколько раз нажал на звонок, но никто ему больше не открыл. Усевшись на пол, он уставился на железную дверь, словно переживал, что она от него сбежит.
Не прошло и получаса, как сюда подоспел Хуан Куй. Он отдал приказ двум своим подручным, те взяли Ван Чанчи, спустили вниз, запихали его в джип и привезли к офису на улице Сяохэцзе. Дверь машины открылась, Ван Чанчи втолкнули в помещение.
— Тебе жить надоело? — напустился на него Хуан Куй.
— Та стройка, на которой я работал, принадлежит Линь Цзябаю? — спросил в свою очередь Ван Чанчи.
— И что с того?
— Он оставил сотню с лишним рабочих без денег, которые те заработали своими потом и кровью. Он не собирается их возвращать?
— Не забывай, что мы подписывали соглашение о конфиденциальности.
Тут Ван Чанчи вытащил свой договор и сказал:
— Я тоже подписывал бумагу, когда устраивался на работу.
Хуан Куй взял у него документ, посмотрел на него и одним резким движением разорвал. Ван Чанчи потянулся было за договором, но успел схватить лишь одну половину, он ринулся за оставшейся половиной, но Хуан Куй его оттолкнул.
— Речь идет о девятистах юанях, так? — спросил Хуан Куй. — Босс тебе их выплатит, но ты должен гарантировать, что уберешься с его глаз.
— Я отстаиваю свои интересы, тебе-то до этого какое дело?
— А какое у тебя вообще есть основание утверждать, что кто-то должен тебе денег?
Ван Чанчи поднял свой договор.
— Тогда присмотрись хорошенько, стоит ли там какая- нибудь печать или подпись?
Ван Чанчи взглянул на договор и обнаружил, что печать и подпись остались на оторванной половине документа. Тыча в Хуан Куя, он сказал:
— Ты… ты возместишь мне эти деньги.
Хуан Куй вытащил девятьсот юаней, положил их на стол и сказал:
— Если ты кое-что напишешь, то заберешь эти деньги.
— Что писать?
— «Обязуюсь убраться из этого города».
— Тут что, его личные владения?
— Побеждает сильнейший, разве не так?
— Тогда мне не нужны эти деньги.
— Чего же ты хочешь?
— Я позову рабочих и вместе с ними пойду к нему домой за нашими деньгами.
С этими словами Ван Чанчи развернулся и пошел прочь. Хуан Куй приказал двум своим подручным задержать его и привести обратно. Ван Чанчи вырвался, те схватили его снова и ослабили хватку лишь тогда, когда Ван Чанчи перестал сопротивляться.
— Отсидев в тюрьме, ты получил то, что тебе причиталось, — сказал Хуан Куй. — Тем не менее ты пошел и побеспокоил человека. Как можно тебе доверять?
— Раз уж речь зашла о доверии, тогда надо спрашивать со всех, а не только с меня.
— Можешь забирать свою зарплату.
— Без всякого гарантийного письма?
— Линь Цзябай тебе ничего не должен, будем считать, что он сдержал свое слово. А раз свое слово сдержал он, сдержи и ты.
— А как быть с возвратом долгов остальным?
— А не много ли ты на себя берешь?
Ван Чанчи тотчас закрыл рот, в его памяти возникли Ван Хуай и Лю Шуанцзюй — его одетая в лохмотья, измученная трудностями семья. По правде говоря, ему хотелось тут же схватить эти девятьсот юаней, но он все-таки не мог смириться.
— На каком основании он смеет забывать про свои долги? — спросил Ван Чанчи.
— На том, что его отца зовут Линь Ган[6].
Ван Чанчи заколебался. Было ясно, что Линь Цзябаю он не соперник, защитить интересы других он не мог, для этого у него было слишком мало денег. Его рука потянулась к деньгам.
— Если возьмешь деньги, тебе придется отсюда убраться, — напомнил Хуан Куй. — В противном случае никто не сможет гарантировать твою безопасность.
Ван Чанчи вздрогнул, словно от ожога, и тотчас отдернул руку.
17
Когда Ван Чанчи подошел к стройплощадке, уже наступила глубокая ночь. Света там не было, вокруг стояла непроглядная тьма. Едва он миновал ворота, как на него набросились двое молодчиков и начали избивать. Пытаясь дать отпор, Ван Чанчи стал звать на помощь. Кому-то из нападавших он раз пять зарядил по переносице и даже услышал треск сломавшегося хряща, но в тот же момент его самого пару раз ударили палкой по голове и столько же пырнули ножом в живот. Его силы мгновенно иссякли. Пока Лю Цзяньпин вместе с другими рабочими выбежали с фонариками из барака, Ван Чанчи уже валялся в луже собственной крови.
Лю Цзяньпин вызвал полицию. Полицейские доставили Ван Чанчи в больницу, где ему оказали срочную медицинскую помощь. Тогда же сельскому участковому Вану позвонил дежурный из городского полицейского участка. Той же ночью полицейский Ван поспешил в деревню, что располагалась в горной долине, и ворвался в дом Ван Хуая. А на следующее утро Ван Хуай попросил Второго дядюшку и Лю Байтяо донести его до автотрассы, где все семейство, включая Хэ Сяовэнь, погрузилось в автобус, который шел в город.
Ван Чанчи проснулся от того, что услышал чей-то плач. Вот уже целую неделю до его ушей то и дело доносились прерывистые рыдания. Их звук походил на завывание ветра, журчание воды или пение цикад; он то появлялся, то исчезал, то усиливался, то ослабевал. На седьмой день Ван Чанчи наконец явно различил, что это плакала Лю Шуанцзюй. Он окликнул мать. Глаза его покраснели, из них полились слезы и покатились по лицу до самой шеи. Хэ Сяовэнь, отвернувшись, украдкой смахнула слезу. Ван Хуай, который крепился изо всех сил, тоже не сдержался. Палату поглотил единый плач. Устав, они сделали передышку, а потом стали плакать по новой. Кроме рыданий у них не нашлось лучшей формы выражения своих чувств. Они могли лишь утирать друг другу слезы. Лю Шуанцзюй вытирала слезы Ван Чанчи, Ван Хуай вытирал слезы Лю Шуанцзюй; Ван Чанчи вытирал слезы Ван Хуаю, Хэ Сяовэнь вытирала слезы Лю Шуанцзюй, а Лю Шуанцзюй — Хэ Сяовэнь, так что все их пальцы пропитались солью от слез.
