Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
– В Нижнем Новгороде, на ярмарке я торгую коврами и драгоценными изделиями. Бриллиантов на ярмарку я захватил с собою немного, тысяч на тридцать, не больше… 27 июля ко мне в магазин явился неизвестный мне господин, просивший показать ему невыделанные бриллианты. Покупатель показался мне странным, он очень нервничал и торопил меня, прося выложить на прилавок все бриллианты, какие у меня есть. Я подал посетителю коробку с девятью бриллиантами. Едва он открыл коробку, как с криком «Это мои бриллианты!» выбежал из магазина.
Через минуту он вернулся в сопровождении другого человека. Тут они оба представились. Первый оказался петербургским торговцем Гордоном, второй – агентом сыскной полиции.
По требованию Гордона был составлен протокол, а бриллианты арестованы, несмотря на мои возражения, что моя фирма пользуется в Ростове почетной известностью и что я крадеными вещами не торгую, а уж тем меньше не принадлежу к числу похитителей бриллиантов у Гордона.
Гордон во время составления протокола кричал, что я не знаю цены бриллиантов и продаю их вдвое дешевле рыночной стоимости!
Между тем, – закончил Кечеджиев, – все девять бриллиантов приобретены были мною еще в мае и ноябре прошлого года от ростовского антрепренера Чарахгианца, получившего в свой бенефис от публики и от артистов несколько ценных подношений.
Кечеджиев предъявил г. Цургозену свои торговые книги, в которых своевременно была записана эта покупка.
Немедленно же было сделано соответствующее заявление судебному следователю 27-го участка г. С. – Петербурга, производящему следствие по делу о похищении бриллиантов у Гордона, указаны в качестве свидетелей антрепренер Чарахгианц и другие лица.
Гордон и те газеты, которые назвали купца Качеджиева грабителем, будут привлечены к ответственности за клевету.
Может быть, все-таки г. Качеджиев сменит гнев на милость и оставит в покое как Гордона, так и газеты.
Газеты описывали только случай.
А г. Гордон просто доказал, что не годится в Шерлоки Хольмсы. Обвинение же в клевете человека, который и так подавлен горем, едва ли может доставить нижегородскому купцу слишком большое удовлетворение».
* * *
Вечером 24 июля пришел ответ из Константинополя:
«На ваше требование аресте (прочитав эти слова, градоначальник аж подпрыгнул: «Какое требование! Мы ничего не требовали, мы покорнейше просили!») Спиридона Халитопуло и Евангулы Янко сообщаем, что при содействии турецкой полиции арестована Евангула Янко тчк Спиридон Халитопуло среди пассажиров парохода Царь не значится тчк Евангула Янко будет препровождена Одессу пароходе Добровольного флота Одесса который выходит из порта Константинополь 26 сего июля тчк третий драгоман надворный советник Столица».
* * *
25 июля в номер Кунцевича явился грек-переводчик. В руках он держал коленкоровую папку, из которой достал стопку исписанных каллиграфическим секретарским почерком листков с переводом, к каждому из которых скрепкой был прикреплен оригинал.
Выдав служителю Фемиды синенькую, Кунцевич начал разбирать переписку. Через полчаса он быстро оделся и помчался к градоначальнику.
– Ваше превосходительство! Позвольте отправить его высокопревосходительству действительному тайному советнику Зиновьеву еще одну телеграмму?
– Господи, Кунцевич! Какую такую телеграмму? Вы что, хотите из его высокопревосходительства сыщика сделать? Хотите, чтобы он вместо вас жуликов ловил?
– Никак нет-с. Я бы его высокопревосходительство и вовсе не беспокоил бы, но Гордон, знаете ли. У него такие связи в столице! Потом будет кричать, что мы с вами не все сделали, что могли, чтобы его бриллианты отыскать. – Кунцевич сделал ударение на словах «мы с вами».
– Дожили! Жиды генералами командуют! – закричал градоначальник. Потом, немного успокоившись, спросил: – Чем вызвана необходимость послать телеграмму?
– Сегодня мне принесли перевод переписки Карабасси. Там есть одно любопытное письмецо из Константинополя. Пишет Карабасси адвокат по фамилии Ставридис. Он сообщает, что принял на себя защиту некоего известного Карабасси человека, арестованного по обвинению в контрабанде. И просит денег на уплату штрафа, на гонорар и «на улаживание различных формальностей». Это письмо датировано четырнадцатым июля. Следующей в пачке изъятых у Карабасси бумаг идет квитанция от пятнадцатого июля на перевод из Одесского в Константинопольское отделение Лионского кредита восемь тысяч франков на имя Ставридиса. Перевод сделан Карабасси. Вот я и хотел узнать, не арестовывался ли турецкой полицией, таможней или пограничной стражей господин Фекас. А если арестовывался, то за какую такую контрабанду?
* * *
Три следующих дня Кунцевич провел, допрашивая задержанных. Однако ничего нового узнать не удалось. Греки свои показания не меняли и по-прежнему участие в краже отрицали, Головко также ничего нового не говорила. Из бесед с ней Кунцевич понял, что дамочка не так проста, как кажется. Признательные показания она давала, только будучи припертой к стенке, но всех секретов рассказывать не спешила. Перельман после недельного молчания начал возмущаться незаконным задержанием и написал жалобы прокурору, градоначальнику и даже на высочайшее имя. Видимо, сработала тюремная почта и Симка узнал, что против него ничего серьезного нет.
Немного поколебавшись, Кунцевич все-таки освободил Урицкого и Львовского, взяв с них подписки о неотлучке с места жительства. Ювелир тут же накатал на столичного сыщика жалобу, которую, впрочем, градоначальник оставил без последствий.
Задержанные греки числились за сыскной и поэтому сидели в арестантских помещениях при полиции. Сразу же после водворения их в камеры Кунцевич настоятельно попросил смотрителя арестантских никого к задержанным не пускать и сообщать ему о всех пытавшихся их посетить. Смотритель замялся.
– Поймите меня правильно, ваше высокоблагородие… Когда я на службе буду – муха без моего разрешения к грекам не пролетит! А вот когда домой уйду… Сами знаете, какое городовые жалованье получают. Они при арестантских от участков в очередь дежурят, люди постоянно меняются. А кто из них без греха? Сунут ему рубль-целковый или зелененькую, он и растает. Пустить-то, конечно, не пустит, все-таки к арестантским человека надо через все управление полиции провести, а вот передать чего, так обязательно передаст. Не услежу.
– Хорошо-с. Тогда сделаем по-другому. Объявите своим городовым следующее: пусть берут мзду безбоязненно, пусть передают, что попросят, только после этого – вам докладывают. При этом письма, если таковые будут, пусть читают и содержимое запоминают, а лучше переписывают. Сделаете?
– Все усилия приложу.
– Ну вот и хорошо.
* * *
«Одесса» вошла в порт 29 июля в 7 часов вечера. Кунцевич наблюдал за ее прибытием в бинокль, сидя на лавочке на Приморском бульваре. Увидев пароход, он поднялся и не спеша пошел к фуникулеру.
Донской с городовым и тюремной каретой были уже на пирсе.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
