Индийские юбки ложились по полу вокруг меня печальным цветком, но покупались со светлым азартом. То кремово-болотная, с шафраном и вином, восточная композиция. То черно-белая этника. То лиловое тонкоузорное волшебство. Юбки вшивались одна в другую, как пластинки луковицы. Таким образом получалось нечто стильное и пышное. Стирать их было одно удовольствие, а сохли они быстро. У каждой стоически отпарывала нижние полотнища и вручную, с остервенелой скоростью, подрубала подолы.
Платья, сиреневые, шафранового цвета, шоколадные и серо-серебристые, с вышивкой по вороту, стоили сто пятьдесят. Денег на них никогда не хватало. Так эти платья и остались мечтой. Немного поправилась на офисной диете, но не критично. Обычно после небольшого набора веса следует сильнейшая жизненная встряска. Имела это в виду, когда покупала одежду. Наконец безумие достигло апогея. Купила в секонде два пальто. Одно – верблюжьего цвета из верблюжьей шерсти, двубортное, но с пятнами на подкладке. Второе – темно-зеленое, мериносовое, на два размера больше, но сидевшее оверсайз и отчасти напомнившее мне любимую клетчатую куртку, имевшую уже очень печальный вид. Очень любила эту куртку. И отдала ее Анне. Анна отдала одной знакомой, которая ловко перелицевала вещь и заменила подклад.
С каждой зарплаты покупала свитер. Каждый раз – нового цвета. Несколько месяцев подряд мне везло. Недалеко от «Рогнеды» выставляли столики с водолазками, лапша и узор. Материал – хлопок с акрилом. Цена – сто и сто двадцать. У меня тут же появились нежно-лиловая, бирюзовая, белая, желтая. Это были удачные вещи. И радостные и практичные. В юбке от Гарри Вебер и молочно-белой водолазке рассекала по «Рогнеде» с кофейным подносиком и вполне соответствовала представлению Яши о женщине, получившей благополучие и защиту под его началом.
Черкизон кажется, что удалился, уступив место трупарням и ларькам. Он на самом деле приблизился, так как восходящая моего благополучия в «Рогнеде» давно уже стала нисходящей. Однако мне пока весело было покупать одежду. И все же совсем забыться в медитации на фасоны и ткани не получилось.
Каждый приезд представителя сопровождал тяжелый запах парфюмерной воды «Энджел», напитанный крупным встревоженным телом. Он наполнял все помещение конторы, как только представитель появлялась, он был звоночком, что офисное счастье непрочно и скоро закончится. Представитель говорила скрипучим голосом, долго. А Яша находил драйв в том, чтобы быть джентльменом даже после представительской обработки мозгов.
«Рогнеде» было поставлено условие, что она работает только с представительскими продуктами. И отчисляет огромную сумму в материнский фонд. То есть представитель грабила Яшу и ему хамила. Но Яша был джентльмен. Он, кажется, уже прикинул, чем займется помимо «Рогнеды». Однажды на звонок принесла черный Яшин кофе. Сахар он всегда добавлял сам. Яша негромко болтал по внутреннему телефону с Лешей, а на столе лежала трубка, из которой доносились возмущенные звуки авторитетного голоса. Заметив непозволительно вопрошающую мордочку, Яша повел рукой: мол, ничего не происходит, иди на место. В лежавшей трубке была представитель, но Яша уже знал, что она от него хочет.
– Мать, – отреагировал он неприлично на новые тона из лежащей трубки и взял ее. Сказал что-то коротко: дорогая, я всегда на связи, – а затем положил. Уже не увидела этого, но представила, что так и было.
Мартышка мне не снилась, однако часто вспоминала о ней. Офис сам по себе труден и унизителен. Возможно даже сравнение с концентрационным лагерем, но это, кажется, лишний аксессуар. Находила отдушину в мыслях о двух людях: о Никите живом и о Мартышке покойной.
Дом Анны был все так же болезненно милый и уютно ветхий. Однажды разбирали мои подарки Анне. Среди прочих – полушерстяной свитерок с нежным невысоким воротом. По основанию ворота для разнообразия прошлась золотистой ниткой.
– Фу-ты, какая изящная вещь! – отвернула головку Анна. – Он как бы говорит: я очень прост, но я естественного цвета!
Свитер на Анне выглядел намного лучше, чем на мне. Надела его всего пару раз.
С обувью везло намного меньше, чем с одеждой. Удач было две: кожаные бразильские туфельки, купленные в магазине около Курской, и купленные там же кожаные хакинги «Росинант» испанского производства. Зимой к ним добавились высокие сапоги на шнуровке «Уайлд Кэт», которые прослужили весьма долго. Из неудач – черные детские сандалии. На примерке они были тютелька, но при но́ске натерли ноги немилосердно. То водой, то маслом размачивала их. Скорее для утешения. Знала, что клеенка не растягивается. Куплены были сандалии возле отчаянной лужи после августовского дождя, у веселого чернявого маугли, сторожившего сестричек и братика. Папа и мама ушли купить поесть. Маугли тыкнул пальчиком в носок правой сандалии и засопел: малювато.
«Беру, – подумала, – тридцать рублей всего!»
Ближе к осени у Анны познакомилась с мастером причесок. Это была потомственная парикмахерша, звали ее Рысь. Она даже работала в «Чародейке» пару лет. Существо было загадочное и очень милое. Она потарчивала, была вытянуто худа и обладала особенным чувством цвета, в которое мне поверилось сразу.
– Смотри, вот три оттенка черного. – На ней были черные майка, юбка и балахон, все – разного оттенка. – Три оттенка цвета создают объем.
Рысь была подруга Мартышки. Однажды решилась меня постричь.
– Только потом ты ни к кому больше в кресло не садись! Не приму.
Это невозможно было, но пообещала.
– Какие странные волосы! – изумилась Рысь, сделав разведку. – Они сами тянутся к кольцу, которое мне подарила Мартышка. У вас с ней связь!
Дальнейшее, в течение получаса, представляло собою аммиачный хаос из трех тюбиков «Лондаколора» и оттеночного бальзама, нервных прядок, поскрипывающих в пальцах Рыси, и угроз, смешанных с рекомендациями по сохранению творения.
Да, у меня появились волосы трех красных оттенков. И у прически была такая форма, которой не то что у меня раньше не было, а не было ни у кого вообще, и это была очень стильная форма.
– Фотосессия? – спросил Яша, когда утром вошла в переговорную с кофе.
– Да нет, – ответила, – голову поправили.
– Можно было такую голову в витрине оставить.
Понятно, что думать мне нечем, так хоть людей через витрину порадовать.
В начале осени стороной, через Анну, конечно, дошел слух, что с Никитой что-то нехорошо. Не то болен, не то в тоске, не то на крутой дозе. Скрепившись, позвонила ему. Никита трубку не взял. Ироничная мама попросила перезвонить, сказала, что не знает, когда Никита придет. Она, как потом окажется, меня и не запомнила. Пару раз, уже мокрая от снега, приезжала к сталинским тополям и смотрела по нескольку часов на его темное окно. А потом как рукой сняло. И снова отправилась на Черкизовскую, к развеселым ребяткам, в поисках опиума.
В квартире оказалась Ляля, и, конечно, с Сериком. А кроме них – весьма болтливый персонаж, пообещавший бесплатный ангидрид. Часа три мы с этим персонажем потратили на поездку к его крутым знакомым за ангидридом. Но знакомых не было. И мне, по счастью, ни разу не пришло в голову, что меня хотят просто развести. В один момент сказала: ухожу. И персонаж поехал за мной на Черкизовскую, уже молча. Ляля, предполагавшая такой разворот событий, оказывается, кое-куда позвонила. Так что Черкизовская встретила меня ампулами ангидрида. Персонажу дали раскумариться и выпроводили, наказав больше не появляться. После того как все было принято, началось некое обсуждение. Хозяин вежливо сказал:
