Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
Увы, диагноз подтвердился. Я отчихвостила Отца Гугу за то, что он, осматривая девушек каждую неделю, проворонил подобное безобразие, и задала ему вполне резонный вопрос: как такое могло случиться, если девочке, действительно, восемь лет?
Мулатка была допрошена ещё раз. И тут уже, после долгих рыданий, она покаялась, что ей не восемь лет, а двенадцать: невысокий рост и хрупкая фигурка без труда позволяли ей всех нас водить за нос.
Раньше, когда труженица из моего салона подрастала и утрачивала аромат девичьей свежести, я, чтобы не нарушать специфику заведения, перепродавала её в киломбо, где работали взрослые женщины: по всей стране у меня налажена целая сеть сбыта некондиционного товара. Но теперь поступить таким же образом с уязвимой, обездоленной, беспомощной девушкой показалось мне верхом несправедливости. Я решила оставить мулатку в заведении горничной, вызвав тем самым недоумение у своих компаньонов: «Что за блажь, Джованна? Мы не нуждаемся в ещё одной горничной, тем более — с пузом. К чему эта благотворительность? Ты стала коммунисткой?».
Нет, я не стала коммунисткой, но постоянные мысли о Престесе, попытки понять этого непростого человека, вынудили меня интересоваться вещами, которые всегда были чужды. Закрывшись в своём кабинете, я целыми днями напролёт читала политические брошюры, которые только удавалось достать. Мне казалось тогда, что если я пойму суть этих странных идей, я стану ближе к нему… и тогда, возможно… Господи, как я ненавидела себя за эту слабость! Как отчаянно пыталась задушить в себе надежду!.. Но она упорно не желала умирать, прорастала, словно травинка на проезжей дороге: упираясь корнями в жёсткую земляную твердь, цепляясь за камни, пробиваясь к свету…
…Следующий шаг, который я сделала, был ещё более экстравагантным: мне вздумалось нанять для девочек учителей. У Тимасеоса и Сантьяго поотваливались челюсти, а я, с трудом подбирая слова, потому что и сама не была уверена в разумности своих намерений, бормотала что-то несуразное, вроде: «Но ведь это ужасно, что девушки в их возрасте не умеют читать и писать!.. Мы должны как-то помочь им… хотя бы попытаться…».
Мои компаньоны лишь угрюмо переглянулись.
— А сказки им на ночь почитать не надо? — со злой иронией отозвался Тимасеос.
— Может, ещё прикажешь им жалованье положить? — процедил Сантьяго.
— Такое правило существует во многих домах, — я попробовала придать голосу твёрдость, — и их владельцам оно не кажется странным.
— А в нашем доме заведено другое правило, — с нажимом проговорил Сантьяго. — И владельцам нашего дома не кажется странным просто кормить девушек.
— Это не совсем справедливо, — неуверенно ответила я, хотя должна была сказать совсем другое. «Владелец дома — я и мне решать, какие правила здесь устанавливать», — вот что я должна была ответить — чётко, жёстко, безапелляционно. Но я стушевалась. И виной тому были не страх или слабость. Я вдруг словно лишилась привычной точки опоры, а падая, не пыталась удержаться. Какой смысл спасать от волны песчаный домик? Разве только тогда, когда не осознаёшь, что он возведён из песка… Ещё совсем недавно я этого не осознавала. Но теперь его шаткость и зыбкость предстали передо мной со всей своей отрезвляющей прямотой. Я будто бы неожиданно упёрлась лбом в стену и поняла, что дальше идти уже некуда… А волна, между тем, накатывала стремительно и неумолимо.
— Я не в первый раз слышу от тебя это словечко. Интересно, а дальше что будет — потребуешь раздать имущество бедным и пойти по миру? — помимо озлобленности, в интонациях Тимасеоса послышалась угроза.
— Я не призываю к этому… вас.
— Да что с тобой, Джованна?! — закричал Сантьяго. — Ты всегда была сильной. Мы тебя уважали. Что с тобой стряслось? Шла, шла, и вдруг будто спотыкаться начала.
Я усмехнулась про себя:
— Как верно сказано…
— Да ты послушай себя со стороны! Что ты несёшь?.. Какое, к чёрту, «учить»?! Это же мясо! Тупые, безмозглые животные! На что им грамота? Считать, кто сколько всадит?
— Заткнись, Сантьяго, — устало проговорила я: у меня не было ни сил, ни аргументов для спора.
— Сантьяго прав! — орал Тимасеос. — Ты раскисла!.. Тебе, видите ли, вдруг всех стало жалко… В сестру милосердия захотелось поиграть, утереть бедным сироткам носик… Только ты забыла, детка, что это бизнес, а не богадельня! Так что оставь свои бабьи сопли при себе!
— Я тебе не детка, — выдавила из себя я. Волна с шипением уползла в море: домика на берегу больше не было.
…Вечером того же дня ко мне явился Отец Гуга и предупредил, что Тимасеос и Сантьяго недовольны моим поведением, считают, что я сдала и утратила хватку, а это может негативно отразиться на деле, поэтому, пока я окончательно не наломала дров, им нужно что-то срочно предпринять. Я съёжилась: такие разговоры не предвещали ничего хорошего. Очевидно, настало время продать бизнес… пока его ещё можно продать, хотя бы за бесценок, а не потерять даром вместе с жизнью. Лучше уйти из дела по собственной инициативе, чем дождаться, пока тебя вышибут другие. Кроме того, я прекрасно знала, на что способны мои друзья-товарищи — печальная участь Атиллы не прельщала.
Отец Гуга, казалась, прочитал мои мысли. «Да, мадам, вам лучше уйти… — задумчиво проговорил он. — В своё время по отношению к вам кто-то совершил чудовищную подлость… и вот вы теперь пытаетесь её повторить. Дать образование этим девочкам — значит, обречь их на страдания гораздо более жестокие, нежели они испытывают сейчас. Их спокойствие — в их невежестве. Дайте им знания — и они сойдут с ума от боли. Так проявим же милосердие, мадам, и не будем вторгаться в их слепое неведение: когда человек не осознаёт, что он несчастен, — он не несчастен»…
Я почувствовала непреодолимое желание побыть одной. Как только за Отцом Гугой затворилась дверь, я в изнеможении рухнула на стул, потом позвала горничную и велела принести мне выпить. Она, по обыкновению, подала «Дом Периньон», а я едва не взорвалась от бешенства. «Какого чёрта! Мы что-то празднуем?!» — заорала я, швыряя шампанское в стену. Девушка испуганно выбежала прочь.
…Я отказалась от дела. Компаньоны с радостью его выкупили. Конечно, ещё совсем недавно я стала бы сражаться за «Золото Пайтити» всеми доступными способами, и в случае необходимости, чтобы вычистить крамолу в близком окружении, не погнушалась бы прибегнуть к услугам наёмных убийц. Но теперь я всякий раз себя спрашивала: «А как бы посмотрел на это Престес? А чтобы он сказал?». Я пыталась увидеть мир его глазами. Мне изо всех сих хотелось до него дотянуться… Зная, какого мнения Престес о моём ремесле, хотелось как можно быстрее освободиться от позорного прошлого, свернуть с «дурного пути»… И ещё — попытаться быть молодой. Узнать, наконец, что это такое. Усталость глубоко вошла в кровь, мысли и плоть точно окоченели под гнётом каждодневных забот. Хотелось отогреться.
Я очень рано изжила юность. Подобно висящему на стене отрывному календарю, я срывала дни, месяцы, годы собственной жизни и без сожаления бросала их, скомкав, а ещё — позволяла это другим: кто-то делал небрежные почеркушки, освобождая стило от чернильных излишков, кто-то — забавляясь, скручивал самолётики, а кто-то — тащил с собою в сортир… Итог подобного существования предсказуем: когда будет сорван последний лист, выпотрошенную, захватанную картонку снимут со стены и швырнут в урну… Совсем недавно мне казалась закономерной эта участь, но теперь я устыдилась собственного равнодушия — его может испытывать только скотина, запертая в стойле. Я же, ощутив себя человеком, захотела выпрямиться в полный рост. Но голова тут же упёрлась в грубо сколоченные доски хлева. Жизнь моя, не имевшая раньше никакой ценности, внезапно стала очень дорогой, а выкупить её оказалось не на что — она была мне не по карману.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
