«Не писала Вам потому, что не было еще уверенности в исходе, и я считала, что тревожить Вас не стоило, т. к. ничем помочь Вы не могли, а расстроившись, много бы пережили без всякой пользы. Сына Вашего я назвала, как Вы с Галей и планировали, – Виктором».
У них были высокие отношения. На Вы с заглавной буквы и ничего, кроме фактов. Они состояли в переписке с начала войны, когда еще никто не знал, насколько все серьезно у Гали и Димы. Он обсуждал с будущей тещей настроения своей будущей жены, если та ему не писала, мурыжила молчанием или отвечала «может быть» на щенячий вопрос «любишь ли ты меня так же сильно, как я тебя?». Летом сорок второго, измученный уклончивостью Гали, он попросил Марию Васильевну, коммуниста ленинского призыва, о рекомендации в кандидаты в члены партии. Звучит двусмысленно, я понимаю, но летчику было не до смеха. Он отправил Марии Васильевне служебную характеристику, чтобы «дополнить Ваши представления обо мне как работнике в настоящее время». Отзывчивая МВ рекомендовала Диму в кандидаты. Другую его просьбу из того же письма – поговорить с Галей о ее поведении – она игнорировала. Просто в силу жизненного опыта.
5
Известие о появлении новой жизни нашло адресата в Восточной Пруссии. В первых числах апреля он летал над Кёнигсбергом, закидывая город погремушками. Так летчики называли между собой оружие устрашения, изготовленное по древнему скифскому образцу. Бочки из-под керосина дырявили ломом и наполняли, для грохота, обломками кирпича. Сброшенные с высоты 500-1000 метров, погремушки летели к земле, издавая дикие звуки, которые приводили осажденных в отчаянье. После войны кирпичи, упавшие в немецкую почву, проросли типовыми советскими жилищами. Так появился Калининград.
Советское командование выдавало эту воздушную операцию за военную хитрость и даже за гуманизм по отношению к могиле Канта, но я подозреваю, что все объясняется проще: не подвезли боеприпасы. Это было очередное голь на выдумки хитра, философия нищеты: если чего-то нет, мы берем что-то другое, и, даже когда нет ничего, мы все равно находим замену. Кант бы не понял.
Дмитрию очень нравилась идея потешного бомбометания. Годы спустя он будет озвучивать кёнигсбергский эпизод на школьных утренниках, посвященных Дню победы. История отлично подходит для утренников: все остались живы, фашисты наложили в штаны – есть над чем посмеяться.
Наверное, эту скифскую байку сочинил какой-нибудь поэт-фронтовик, откосивший от окопов в штабе 3-го Белорусского фронта. Сказка – ложь, но, во-первых, детям нельзя рассказывать правду о войне, а главное, Дмитрий сам хотел верить, что он никого не убил в апреле сорок пятого, когда пришла новость о рождении сына.
Однополчане поздравили молодого отца. Сдвинули кружки с ликером «Три косточки». Так летчики называли антифриз, тайком сливаемый из крыла самолета через фильтр противогаза. Ликер бил по мозгам, как кувалда, вызывая веселые судороги и галлюцинации. Кто заглатывал целый стакан, падал на пол и извивался как змей. Очнувшись, рассказывал о полетах в кромешном мраке, где светящиеся нагие ведьмы раздвигают ноги до горизонта и разваливаются каждая на две половины, которые становятся новыми ведьмами, и так до бесконечности, словно в кетаминовом калейдоскопе.
Дмитрий прикладывался к «Трем косточкам» осторожно. Он не любил пить, потому что не хотел раньше времени заглядывать в мрак кромешный. Ему и здесь было хорошо.
Вот только новости из Иванова приходили чем дальше, тем тревожнее:
«Пишу Вам в страшном горе, наш милый мальчик жить не будет, так приговорили врачи. Уж лучше бы он умер при рождении, а теперь мы так привязались к нему. У него диспепсия, т. е. желудочек так неразвит, что не вырабатывает нужных для переваривания пищи соков, все, что он получает, он выбрасывает обратно. А как он кричит, боже, как он кричит. Вчера все-таки положили его в больницу. Галя, конечно, легла вместе с ним. Дома мы держали его, как котеночка, в тепле. А в больнице все холодное. Почти ночью сшила я ему белое тепленькое одеяльце, унесла в больницу. Врач (наша приятельница, которая лечила еще маленькую Галю) сказала, что может ему помочь 10 – процентный раствор виноградного сока. Весь день бегала в поисках его. И вот наконец Начпрод одного госпиталя дал мне его 200 гр. Раствор этот надо вводить в кровь, т. к. желудок все равно вырвет. А какой это мальчик! Как он по ночам любил смотреть на огонек в печи! Красивее его нет на свете. Неужели мне суждено потерять второго Витю? Господи, я даже молюсь, чтобы он остался жив!»
Откровенное признание в конце письма дорогого стоит. Мария Васильевна начала испытывать к Диме родственные чувства. Молитва была для нее еще большим позором, чем взятка. Это сейчас кажется нормальным – подмазывать на всех уровнях бытия, а тогда люди стеснялись, особенно коммунисты ленинского призыва.
