– А, бывает. Ты же знаешь, иногда случаются производственные травмы.
– Ой, покажи!
Она осмотрела лоб Григория, делала это так, словно Григорию было лет пять или шесть. Затем подула на его шишку, послюнявила указательный палец и провела по нему, нарисовав на шишке крест.
– Все пройдет. Как говорится, до свадьбы заживет. Григорий осклабился, Илья хихикнул.
– Мам, а может, мы его сегодня и женим, а? Мы как раз девчонку притащили.
– Сейчас посмотрю, – Наталья Евдокимовна сама открыла заднюю дверь микроавтобуса, заглянула.
– Сейчас, мама, покажем.
Григорий сбросил кусок брезента и, схватив Катю под мышки, легко приподнял. Девушка обезумевшими от страха глазами смотрела на седовласую женщину с аккуратно уложенной вокруг головы косой.
– Худая, – сказала Наталья Евдокимовна. У Кати хлынули слезы, как у фокусника, хлынули ручьями, побежали по щекам. Эти слезы вызвали у людоедов прилив веселья. Даже на тонких, похожих на щель, губах Вырезубовой появилась улыбка.
– Ты что, обиделась на моих мальчиков? Напрасно, напрасно, голубушка. Ничего плохого они тебе не сделают.
– Пока не сделаем… – пробурчал Григорий.
– Ты это брось, брось, – принялась увещевать сына Наталья Евдокимовна. – Поверни-ка ее спиной! – Наталья Евдокимовна оглядывала девушку, как мясник оглядывает овцу, которую надо освежевать, подвесив за ноги. Даже пощупала. – Ничего, бывали и хуже, – удовлетворенно произнесла она.
– Ну что, мама, мы ее сразу туда?
– Это уж как водится…
Катю вытащили из машины. Она сидела возле заднего колеса, испуганно и затравленно озираясь.
«Что делать? Что делать? – билась в голове, как птица в клетке, одна и та же мысль. – Руки связаны, ноги связаны, рот заклеен, даже на колени встать, пожалуй, не смогу.»
Но она попыталась это сделать и тут же упала на бок – веревки впились в тело. Девушка издала стон и попыталась втянуть в себя воздух так, чтобы пленка попала между зубов. Это ей не удалось. Рот был заклеен мастерски.
– Сейчас переоденемся, мама, и спустим вниз. А вы посидите, посторожите, мало ли чего, вдруг собаки погрызут?
Псы уже крутились рядом. Они ходили вокруг машины, к девушке не приближались: как-никак хозяева рядом. Но издалека нюхали и облизывались.
Минут через десять появились мужчины в спецовках. На них были оранжевые комбинезоны, а на ногах – кроссовки. Если бы им еще бейсбольные шапочки на головы, то они походили бы на мойщиков автомобилей с дорогой автозаправки.
– Ну давай, брат, бери.
– Пошли вон, живоглоты!
Собаки хотели приблизиться к Кате, но, услышав приказ, попятились.
Псы показались девушке абсолютно не страшными, а вот люди – вся троица – вызывали у Королевой немой ужас, немой в прямом и в переносном смысле. Все, что она видела и слышала, не поддавалось никакому определению, и словами ее чувства выразить было невозможно.
Григорий наклонился, взял девушку за ноги. Илья подхватил под мышки, и вдвоем они понесли Катю к большой стеклянной оранжерее. Мать уже открывала дверь. Она же сдвинула поддоны с землей и уже хотела наклониться, чтобы поднять крышку, но Илья заботливо остановил.
– Мамочка, вам нельзя поднимать тяжелое. Мы сами. Он небрежно сбросил свою ношу и легко поднял тяжелую крышку люка. Из подземелья потянуло холодом и запахом плесени.
– Ты лезь вниз, – сказал Григорий, – а я подам ее тебе в руки – сбрасывать не стоит.
Мать стояла и смотрела, как управляются сыновья. Она любовалась ими – высокие, сильные, а самое главное, послушные. Не пьют, не хулиганят, не то что деревенские парни, которых никогда не увидишь трезвыми, которые родителей в грош не ставят.
«Хорошо я их воспитала все-таки! Не жалела на них ни сил, ни времени. Теперь есть опора. Такие и в старости позаботятся, чтобы от голода не умерла, да и сейчас от работы не бегают. Сказала привезти – привезли.»
Пока с Катей обращались достаточно осторожно. Так обращаются с покупкой, только что доставленной из магазина. Уложили на бетонный пол, и Григорий вместе с Ильей перевели дыхание.
– Можно и пластырь оторвать, – сказал Илья.
– Не надо, еще укусит за ногу. Лучше матери помоги спуститься.
Наталья Евдокимовна уже шарила ногой, нащупывая первую ступеньку крутой, как на корабле, лестницы.
– Мама, осторожнее, тут ступеньки скользкие! – Илья, прыгая через ступеньки, бежал сломя голову наверх, чтобы, не дай бог, мать не поскользнулась.
Наталья Евдокимовна оперлась на плечо сына и, высоко держа голову, даже не опускаясь до того, чтобы смотреть под ноги, стала спускаться.
Илья гордился матерью. Стройная, высокая, совсем не похожая на обыкновенных деревенских старух, сгорбленных и замученных жизнью. К ней вполне подходили некрасовские слова: “Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет”.
– Вот вам стул, мама, – Григорий рукавом протирал дерматиновое сиденье старого стула без спинки.
Женщина опустилась и замерла, сложив на коленях руки.
– Свет бы зажгли, темно здесь.
– Сейчас, мама.
Щелкнул выключатель, зажглись довольно яркие лампочки. Но и достаточно мощный свет не мог целиком заполнить просторные подземелья. Даже находившаяся в таком ужасном положении Катя изумилась, откуда здесь такие казематы. Явно было видно, что не сами братья их строили. О том, что полвека тому назад была война, Катя знала, но для нее это было где-то слишком далеко, терялось в тумане истории: что война восемьсот двенадцатого года, что Великая Отечественная. Что здесь находился “укрепрайон”, она не подозревала.
– Илюша, дверь закрой. А ты, Гриша, пластырь сними. Хочу поговорить с ней. Я ж никого не вижу.
Лишь после того, как захлопнули люк, после того, как исчез последний солнечный луч, пробивающийся в подземелье, Григорий снял пластырь. Он снимал его бережно, боясь повредить девушке рот. Насчет того, что кто-нибудь может забраться в незапертый дом, пока все Вырезубовы находятся в подземелье, они не беспокоились. Наверху оставались псы, страшные ротвейлеры – Граф и Барон. Об их существовании в деревне знали все и помнили: стоит перелезть через забор, считай, ты покойник, загрызут. Этих псов деревенские так и называли – людоеды.
Но, несмотря на это, Вырезубовых в деревне уважали, хотя и побаивались. Если кому-то нужно было перехватить денег до пенсии или до получки, то Вырезубовы всегда выручали, правда, обставляли это довольно торжественно. Ни Григорий, ни Илья сами денег не одалживали, говорили, что нужно посоветоваться с матерью. Вели гостя в дом, угощали чаем, вареньем, а Наталья Евдокимовна наконец выходила в соседнюю комнату и возвращалась с деньгами. Но и отдавали местные в срок.
