– Так я разве против этого? Просто надо было кому-нибудь остаться. Мало ли что.
– Хм… Вот и оставался бы.
Тихон замолчал.
– Мы же ненадолго. – Пашка вытащил откуда-то из-за глобуса свои часы с потертым ремешком, глянул на них и засунул обратно. – Недолго, – повторил он.
Действительно, с золотом они управились удивительно быстро. Отпилив образец «второго увеличения», Павел отдал его Тихону и молча кивнул в сторону скалы, под которой белел полотняный мешок. Захватив с собой ножовку, он молча побрел к сияющей куполом тарелке. И был он теперь похож на скрипача, уходящего со сцены: долговязый и нескладный со смычком-ножовкой.
Подошел тяжело дышащий, мокрый Левка, который уже успел искупаться. Они вдвоем смотрели, как Пашка, стоя у тарелки, пошарил по карданам, видимо ища кисточку, потом так же молча побрели под прикрытий скалы.
Столкнув цепь в море, Павел подмел все следы, оставленные айсбергами и гвоздями, по-хозяйски облетел остров и опустил тарелку неподалеку от воды.
Тихон сидел, привалившись спиной к нагретому камню. Глаза его были закрыты. Рядом посапывал Левка.
Павел подошел к друзьям, потоптался молча, покашлял и сел на песок. Все трое испытывали какое-то странное чувство тревоги, словно забыли нечто очень важное или потеряли с трудом найденное. Чувство это с каждой минутой нарастало.
Тихон раскрыл глаза и прислушался. Утренний воздух был полон неясных звуков. Почему-то вспомнилась ночь под Грачевкой, когда они впервые увидели тарелку. Что-то большое то ли шелестело, то ли поскрипывало рядом.
Левка торопливо вскочил и, подпрыгивая на одной ноге, принялся, натягивать брюки.
– Ты чего? – с испугом озираясь по сторонам, спросил Павел. Ему почудился далекий гул и дрожание земли.
– Ничего… – шепотом ответил Левка. В глазах его стоял такой ужас, что у Пашки захолодела спина.
То, что случилось в следующую минуту, никто из них впоследствии не помнил.
…Стронулась и поехала из-под ног земля. Задрожала, струями уходя в небо, скала. Неподвижной во всей этой карусели оставалась некоторое время лишь тарелка. Да и то Пашка впоследствии убеждал друзей, что она плыла им навстречу, словно пыталась помочь.
Последнее, что ясно запечатлелось в памяти Тихона, – был Пашка, стоящий уже возле тарелки. Обернувшись, Тихон увидел Левку. Тот отстал, перекосившись под тяжестью полотняного мешка.
– Брось! Брось! – заорал Тихон и яростно рубанул воздух рукой.
Почти за самой Левкиной спиной черный смерч поднимал в небо песок и камни.
В следующий миг земля расступилась под ногами Тихона, и он полетел в черную пустоту. Пытался сохранить равновесие, размахивал руками, задевал не видимые во тьме колючие ветви, невесть откуда появившиеся тут… Ему даже удалось на миг задержать падение. Но невидимая опора с хрустом подломилась, и Тихон рухнул на землю, покрытую странным колючим ковром.
Прямо на ноги ему с писком свалился Левка. Упал возле самого лица полотняный мешок.
Еще не веря в прочность опоры под собой, ребята затихли.
В темноте неясно проступили контуры деревьев. Шумел ветер, поскрипывали стволы, да где-то высоко, в стороне, стонало и выло что-то, сокрушая ветви.
Тихон осторожно пошевелился. Кисть левой руки заломило от нестерпимой боли. Не удержавшись, он замычал.
– Что? – встрепенулся Левка.
В этот момент захрустело в вершине ближайшего дерева, затрещали обламываемые сучья и на землю рухнул Пашка. Вскочил и, выставив перед собой руки, словно играл в жмурки, заметался в чащобе. При этом Пашка не переставал выть испуганно и жалко.
– Э-э! – окликнул его Тихон.
Павел мгновенно оборвал «пение» и с такой силой рванулся к друзьям сквозь колючую стену, что сухие ветви брызнули в стороны.
– Куда т-ты… – замычал от боли Тихон, когда Русаков налетел на него.
Но Пашка не слышал. Он был вне себя от радости. Он хлопал себя по коленям и радостно, заливисто смеялся, отходя от пережитого ужаса одиночества. Наконец успокоился и затих, вглядываясь в темноту.
– Где это мы? – спросил он.
– Действительно… – сквозь зубы процедил Тихон.
Левка уже ощупывал его руку. И хотя делал это он осторожно, Тихон испытывал такую боль, что на лбу у него выступила испарина.
– Нда-а… – заключил осмотр Левка. – На перелом похоже. Ударился?
– Ч-черт его знает, – прижимая руку к груди, простонал Тихон и посмотрел вверх, где в разрывах туч перемигивались звезды.
Нелепость ситуации, в которую они попали, требовала осмысления, и некоторое время все трое молчали, отбиваясь от полчищ комаров.
– Землетрясение, – нарушил молчание Пашка.
Он для себя уже все решил.
– Цунами… – высказал предположение Левка.
– Угу, – остервенело царапая спину здоровой рукой, согласился Тихон. – И вулкан еще. Землетрясение, цунами и вулкан – это уже хорошо будет. Куда же это нас занесло? Что-то не помню я такого места в нашем лесу…
– Зато комарье родное, – отозвался Левка, отбиваясь от кровососов и одновременно выискивая что-то в траве.
Вскоре он подошел, неся несколько сухих веток.
– Костер, что ли? – обрадовался Павел. – Есть спички?
– Шины делать…
– К-какие шины? – удивился Пашка и посмотрел по сторонам.
– На руку Тихону, – пояснил Левка.
6
В освещенном проеме окна был виден силуэт Граковича. Голос его слышался из кроны ближайшей яблони, куда Сеня повесил динамик временной связи.
– Ну, что?
– Все, – ответил Кирилл и начал сворачивать брезентовую палатку с инструментом.
– Кто ножовку-то брал? – спросил Сеня, выходя из «резиденции».
Никто не ответил ему.
– А часы чьи? – потряс Сеня часами на потертом ремешке.
– Не мои, – хмуро отозвался Быстров н, повернувшись к яблоне, спросил; – Ну что, обрываю?..
– Обрывай, – ответила яблоня голосом старшего инженера Граковича.
– Кто остается сегодня?
– Моя очередь, – ответил Кирилл. – Тяни!
Гракович кивнул головой и в траве зашуршал телефонный провод.
– В последний раз спрашиваю: чьи часы? Может, Граковича?
Игорь посмотрел на часы в руках Сени:
– У него электронные, к тому же изысканный «скус». Станет он носить такие…
– Кого-то из наших, – ответил Волков. – Я их недавно видел.
– А ножовку какой дурак притащил? – спросил Сеня.
Он так и стоял с ножовкой в одной руке и часами в другой.
