Разве это легат Парри взашей выгнал его из Седьмого тринадцать лет назад без права восстановления (правда, потом всё-таки восстановили за былые заслуги – нашлось, кому замолвить словечко)? Конечно нет. Он сам себя выгнал постоянными пьянками и дебошами. Легат Парри (да не икнётся ему на том свете!) стал лишь орудием, но движущей силой этого позора был он, Кол.
А потом, семь лет назад, когда его торжественно приняли в Гвардию паладинов его королевского величества – по личной рекомендации всё того же легата Парри… Не он ли в ту же ночь нажрался так, что под утро не явился на свой первый караул? И если бы не славный Гутто, прикрывший его и придумавший какую-то фантастическую историю с отравлением, то не кончилась бы его паладинство, едва начавшись?
Надо признать, что он и так, возможно, стал самым быстротечным паладином в истории. То, что должно было случиться на следующий день, случилось через четыре месяца. Подумать только – он умудрился не пить почти четыре месяца… И ведь нужно было напиться – из-за чего??? Из-за этой шлюхи Вилии! Все кругом твердили дураку, что она изменяет ему налево и направо, но ведь не верил! Уже и кольцо купил – подумать стыдно!.. И как не пришиб тогда эту тварь – не иначе как Асс с Арионном вместе за руки держали, да ещё и Первосоздателя с Гурром попросили пособить. Зато этот юристик поганый три пролёта кувырком летел! А как потом голышом улепётывал! Надо было и эту следом пустить… Да гордость не позволила. В свою… их комнату он больше не возвращался никогда. Зато дорогу в кабак нашёл очень даже просто… И когда на четвёртый день, помятый, он наконец явился в казарму, то ему и оставалось только, что собрать личные вещи и уйти даже без выплаты месячного жалования. Это хорошо ещё, что от карцера Асс уберёг…
А устроиться громилой к Тану Горбуну! Это ж надо было выдумать! Паладин… бывший паладин Латиона занимается вышибанием мелких долгов для главного процентщика и сутенёра квартала! Вот эти три года он бы вообще вычеркнул бы из памяти… Никогда бы не подумал, что человек способен на некоторые вещи. Кабы сам их не творил…
Ну потом были вольные хлеба, попытка начать жизнь с чистого листа. Благо, сбережений, скопленных за годы лихой работы, было более чем достаточно. И опять – кто виноват, что выгодный бизнес по торговле саррассанским жемчугом сгорел в один день? Поверил бывшему сослуживцу Талию Плинту («мы, из Седьмого, своих не забываем!»), ввязался в эту дурацкую аферу с таможенниками… Как результат – полная конфискация имущества и три года на казённых хлебах его величества. Плинт, кстати, сухим из воды вышел, да ещё и свидетельствовал против Кола в Алом суде.
И вот уже после отсидки – очередная попытка встать на ноги. Ну тут уж вообще верх идиотизма – взять у Горбуна пять доров в рост. На эти деньги снял комнатку, занялся столярничеством (хоть чему-то полезному в тюрьме выучился!). На жизнь кое-как хватало даже с учётом драконовских процентов, что он платил Горбуну. Казалось бы – вот она, новая жизнь! Ан нет! Пожар, какие часто случаются в городских трущобах. Ну хоть тут не он виноват! Однако ж, долго горевать ему не дали. В назначенный день с убийственной аккуратностью к нему пришли за очередным платежом для Горбуна. В тот месяц он ещё смог расплатиться – из небольшой заначки, что лежала на чёрный день, благо огонь не уничтожил медяки, спрятанные под очаговым камнем. А дальше… Тан Горбун снова звал к себе на работу, но Кол знал, что скорей сунет голову в петлю, чем ещё раз вернётся на этот путь. В следующем месяце платить было нечем, и парни Горбуна перестали быть вежливыми. И вот уже второй месяц бывший паладин его величества с завидной регулярностью бывает бит. Судя по всему, таков метод Горбуна – сломать Кола, заставить приползти на коленях и умолять взять его на работу, если это благородное слово вообще можно применить к тому, чем Горбун заставит его заниматься. Копить деньги Сан больше и не пытается. Мелочь, получаемую за чёрную подённую работу на складах, в доках или ещё где, тут же оставляет в ближайшем кабаке. Удивительно, как ребята Горбуна умудряются находить его по самым разным злачным местам! И вот такова теперь вся его жизнь: склад – кабак – канава. Или, для разнообразия: док – кабак – канава. Обидно, что итог, в общем-то, всегда был один…
Вспомнилось, как лет пятнадцать назад, девятнадцатилетним юнцом он был принят в легендарный Седьмой. Хотя легион традиционно назывался Коррэйским, но он уже лет шестьдесят как не квартировал в Коррэе. Когда в Седьмой пришёл Кол, он как раз был переброшен на северо-запад Палатия, к побережью, где особо яростными тогда стали набеги северян с Келли. Молоденький, едва обусевший рядовой Брос попал, как говорится, с корабля на бал.
Особенно жёстко пришлось в бою недалеко от какой-то рыбацкой деревеньки – то ли Бережки, то ли Пески, то ли ещё как-то. Тогда сразу несколько драккаров с чёрно-золотыми парусами внезапно подошли к берегу, и на лагерь легионеров хлынули по меньшей мере четыре сотни берсерков. Казалось бы, что такое четыре сотни против полнокровного легиона? Но то-то и оно, что на этот момент в лагере оставалось всего четыре когорты, изрядно прорежённые боями, так что способных держать оружие было меньше тысячи. Остальные когорты легиона растянулись почти на двадцать миль побережья – людей катастрофически не хватало. Сами палатийцы неохотно воевали за свои собственные земли, предпочитая платить тем, кто не прочь помахать мечами. Так вот и сейчас Палатий от северян защищали три латионских легиона – Седьмой, Второй и Пятый, и лишь один сводный отряд платийцев тысяч на восемь. Но дело сейчас не в этом. А в том, что четыреста закалённых боями северных дикарей собирались напасть на неполную тысячу латионцев. Один берсерк к примерно двум легионерам – весьма неприятный расклад, особенно в чистом поле.
Ну да делать нечего – быстро построились в боевые порядки, сомкнули щиты, лучники отошли на вторую линию. В их числе был и молодой легионер Брос. Место было не очень удачным, особенно для лучников, поскольку побережье на мили вокруг было плоским как стол. Так что вставшие впереди копейщики полностью загораживали собой всю картину боя. Футах в пятистах справа сбились в кучку около сотни конников – всё, что смогли наскрести.
Эх, как бы сейчас уютно было бы за мощным деревянным частоколом, опоясанным рвом! Но деревья в этом унылом месте были явлением едва ли не более редким, чем ясные солнечные дни. Голая степь с какими-то кустарниками, которые и огня-то давали меньше, чем дыма. Местные вообще топили свои печки жирной морской рыбой, но для латионских носов запах горящего рыбьего жира был просто непереносим. Однако, и не об этом сейчас нужно думать. Кол, вытягивая шею, смотрел вперёд.
Вдруг раздался мощный, леденящий душу вой. Кол увидел, как пехотинцы пришли в движение. Он понял – первые ряды плотней сдвинули щиты, вторые ряды упёрлись в спины первых, дабы выдержать натиск, а следующие четыре ряда дружно опустили длиннющие копья на плечи впередистоящих товарищей. Оставалось лишь надеяться, что в рядах щитов не найдётся слабого звена. Тогда есть шанс пережить этот день.
По команде лучники натянули тетивы и прицелились в серое небо, висевшее низко и вот-вот готовое разверзнуться над головами сражающихся. Отмашка – и четыре сотни стрел ушли вверх жужжащей рассерженной тучей. Туча дугой обогнула стоящих впереди пехотинцев и пропала из виду. Наверное, кто-то попал. Может быть, даже и сам Кол. Но времени на подобные размышления не было – выхватить новую стрелу, и бить вверх уже без команды. Как можно больше стрел! Ах, было бы у них побольше пространства! Кол бы с удовольствием сейчас пустил стрелу в задницу тому умнику-командиру, что разместил лагерь так близко к морю.
