– Если бы диспетчер не вмешался в ситуацию, самолеты могли бы разойтись? – Виталий прорычал каждое слово, глядя на Россье исподлобья.
Пострадавшие уже больше часа сидели в кабинете директора «Скайгайда». Он продемонстрировал делегации родственников десятки слайдов о работе компании и обстоятельствах катастрофы, но до сих пор не было сказано ни одного слова о том, кто виновен в произошедшем.
Несколько секунд Алан Россье молча смотрел в глаза Калоеву и вдруг едва заметно кивнул. По залу эхом прокатился гул возмущения. Сидевший напротив Виталия адвокат родственников погибших буквально подпрыгнул на стуле.
– У вас в Швейцарии порядочные люди есть или нет? – Виталий взглянул на массивную хрустальную пепельницу на столе, едва подавил в себе желание разбить ее о голову Россье. – У нас в Осетии, если человек виноват, он просит прощения. А у вас так не принято? Почему вы до сих пор не принесли извинений? Почему публично отрицаете свою вину?
– Мне очень жаль, мистер Калоев, но это не зависит от меня. – Россье сидел склонив голову, словно изучая свое отражение на глянцевой поверхности стола.
– Вы сказали мне, что этот диспетчер все еще работает здесь. Вы можете его пригласить сюда? – спросил Виталий. – Можете дать ему возможность объясниться с нами?
Виталий думал о встрече с диспетчером весь минувший год. Это был его новый маяк в тумане безысходности. После похорон он почти все время проводил на кладбище. Находиться в доме ему было невыносимо. Трехэтажный особняк в центре Владикавказа Виталий построил, когда Света ждала Диану. Первый этаж отдан под кухню и гостиную, на втором – родительская спальня и две детских, на третьем – комнаты для гостей и большая игровая. Вернувшись домой, он почти не поднимался на второй и третий этажи, чтобы не видеть детских игрушек и одежды, пустующих кроватей, еще сохранивших запах любимых. Ночевал в кухне на диване, но и здесь поселившаяся в доме неестественная тишина придавливала так, что хотелось бежать. И он вставал посреди ночи и ехал на кладбище.
Рядом с Виталием все время был кто-то из родственников. Старшая сестра Зоя переехала жить к нему, а днем в доме дежурили по очереди братья и племянники. Но ему казалось, что никто, кроме Майи, по-настоящему его не понимает, и он часто звонил ей. Майя в это время жила в Москве, где преподавала в МГУ, но застать ее на съемной квартире удавалось редко, и он чаще говорил с ее автоответчиком, чем с ней самой.
Виталий снова и снова вспоминал каждую минуту на месте крушения, каждое увиденное им тело, прокручивал варианты развития событий после столкновения: живыми они все-таки упали на землю или погибли сразу в воздухе? Пересказывал свои жуткие сны. Майе тоже было что рассказать. Почти каждую ночь она видела, как бродит по лесу, ищет то, что очень хочет найти и одновременно жутко боится.
Они жили в заданных с первых дней ролях – Виталий говорил, Майя слушала. И не потому, что он не хотел слушать, просто она не хотела взваливать на плечи несчастного еще и свой груз. Положа руку на сердце, Майя давно ждала конца этой киноленты. Именно так ей и представлялось все пережитое: очень страшный фильм, в котором ей досталась пусть и второстепенная, но тяжелая роль. Никогда прежде не приходилось Майе думать о ком-то больше, чем о себе. Приносить в жертву свои планы, желания, отодвигать свою жизнь на потом, чтобы посвятить себя другому человеку. Она была ушами и глазами Виталия. Не спала и не ела вместе с ним. Защищала его от ненужной информации и людей. Шла на обман и шантаж, общаясь с полицейскими. Главное, не позволяла себе бояться, плакать, чувствовать вообще.
Майя по-прежнему сочувствовала Виталию, но больше не хотела быть его поверенным. Она пыталась забыть пережитое, а он продолжал этим жить.
Вспоминая то, что Майя видела и слышала тогда в Юберлингене, теперь она даже не верила, что все это действительно было. Иначе почему она до сих пор не сошла с ума? Несомненно, Майя по-прежнему сочувствовала Виталию, но больше не хотела быть его поверенным. Она пыталась забыть пережитое, а он продолжал этим жить. Но признаться в том, что хотела бы отдалиться, не могла даже самой себе. Майю немедленно накрывало чувством вины и стыда, поэтому она все время находила причины как можно меньше бывать дома и не отвечать на звонки Виталия. Майя прослушивала его рвущие душу сообщения на автоответчике и иногда, когда были силы, перезванивала.
Один звонок, как раз незадолго до годовщины, особенно напугал ее. Рабочие при установке разбили памятник Светлане и детям. Виталий сам разработал его дизайн и заказал в Карелии самый лучший гранит, на который потратил все свои сбережения. Майя опасалась, что это происшествие станет последней каплей и Виталий что-то сделает с собой. Он никогда не говорил с ней о таком намерении, но она чувствовала, что он об этом думает.
Однако когда они встретились на годовщину катастрофы, Майя вдруг увидела совсем другого Калоева. Каролина настояла, чтобы Виталий снова остановился у них, и собрала на ужин всех, кто помогал ему в первые дни после катастрофы. Калоев раздавал щедрые подарки, много шутил и смеялся, произносил по-кавказски красивые тосты. Он хотел отблагодарить друзей за их помощь и оставить о себе хорошие воспоминания…
* * *
– Так будет диспетчер или нет?
В зал вернулась помощница Россье, которую отправляли за Нильсеном, и о чем-то уже несколько минут тихо переговаривалась с шефом.
– Нет, – ответил Россье. – Он, оказывается, в отпуске. Я не знал.
– А я думаю, вы прячете его, – ответил Виталий. – И не только потому, что он совершил несколько ошибок в ту роковую ночь. Вы боитесь, что он может рассказать о вас, о вашей вине в произошедшем. Если он заговорит, вам придется признать, что условия работы не соответствовали нормам безопасности. А это будет стоить больших денег компании. Вы поэтому и не уволили его, чтобы не обидеть, чтобы он был вам обязан и молчал. Я прав?
– Думаю, мы должны дождаться результатов официального расследования, – сухо ответил Россье. – Я прошу вас набраться терпения.
