Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
В Петербурге тоже несколько осторожничали и в качестве условия приезда маститого оспопрививателя выдвинули требование в русском стиле: «А возьми-ка ты с собой, доктор Томас, сыночка своего Натаниэля! Очень нам будет интересно на него посмотреть, на любимца твоего! Пока ты оспу будешь прививать, сыночек у нас погостит, так сказать, под присмотром. Годы у него ох молодые!»
Герострат
Чем должен заниматься истинный поклонник мудроты и человек, стремящийся изменить не только свою жизнь, но и имя?
Несомненно, пытливо наблюдать за природой.
Чтобы прославиться, можно использовать много всяких способов, но, чтобы при этом не сесть лет на семь, не сгореть в костре и не быть зарезанным друзьями, способ следует выбрать один – заинтересованное наблюдение за баранами всякими.
Жил такой пастух, звали его Пиксагор. Жил он давно, в Малой Азии, недалеко от города Эфес. Пас Пиксагор стада, имел свою паству, был пастырем. И вот на паству Пиксагора, на его кудрявых тупорылых подопечных, свалилась беда. На главного вожака бараньего стада Пиксагора нападать стал какой-то абсолютно левый баран с самомнением. Хотел Пиксагорова вожака сбросить с овечьего трона. И принялся нападать на лидера стада с разбега. Совсем было забил Пиксагорова любимца.
Пиксагор за этой политикой наблюдал с вершины акации, куда его загнала осторожность. И видит Пиксагор: баран-агрессор промахнулся в атаке и со всей дури в скалу врезался. Так, что от скалы кусок откололся. Небольшой, но белый и блестящий.
Пиксагор обломок поднял, на баранов уже ему чхать было. И с осколком попылил в Эфес. В Эфесе достраивали храм Артемиды, мрамор возили бог знает откуда, надрывались и переплачивали, а тут вон как – мрамор свой есть, под боком!
Пиксагору в Эфесе очень обрадовались. Нагнали в начинающиеся каменоломни рабов целую толпу, заковали всех цепями, обнесли изгородью, на шеи повесили прочные колодки, в руки – светильник, в зубы – кайло. Пиксагора наградили – выдали венок, сложили несколько величальных песен, подарили нарядный ковёр. Имя ему поменяли. Был Пиксагор, стал Евангелий – принёсший благую весть, значит. А после определили смущённого от почёта Евангелия главным смотрящим над каменоломней, в которой рабы красоту добывали, харкая кровью под свои ноги и колёса тачек.
Если вспомнили мы про храм Артемиды в Эфесе, то какое имя всплывает в нашей натруженной памяти следующим? Верно, Герострат. Он храм поджёг. Прославило это событие два обстоятельства: люди увидели, как горят каменные храмы, и сам пожар произошёл в ночь рождения Александра Македонского. И первое, и второе обстоятельства послужили прекрасными знамениями для похода на Восток. Поэтому про пожар и помним, поэтому и имя поджигателя знаем. О Герострате первым написал историк Феолен в книге про знамения и символы. Всем понравилось. Герострат стал именем нарицательным.
Имена строителей храма и его реставраторов после Геростратова перформанса известны нам чуть менее.
Я рискну их напомнить. Начали строительство Харсифрон с сыном своим Метагеном. Достроили Пеонит и Деметрий. А восстановил храм Хайократ.
Примерно во время пожара в Эфесе помер в Македонии знаменитый Гиппократ, который прославился тем, что наблюдал за природой, лечил людей, был долгое время смотрителем медицинской библиотеки в храме Асклепия на острове Кос. Храм Асклепия на острове Кос Гиппократ сжёг во время своего дежурства, прихватив из огня наиболее ценные медицинские трактаты, с которыми и выбрал свободу, сбежав на другие острова. Конкурентов-то теперь в деле спасения здоровья можно было почти не опасаться.
Как ни крути, а баню соседскую сжечь мне придётся.
Текст полон намёков и аллюзий только в последнем предложении.
Инки
Из-за многочисленных медицинских обследований, перемежающихся дикими кутежами в заволжских иноческих скитах, много читаю про мертвецов всяческих, про организацию похорон, про поминальные заветы милой старины. Разминаю в руках землю, нюхаю и горько улыбаюсь быстротечности всего сущего, бродя меж госпитальных страдальцев.
Сегодня же зачитался про инков своих разлюбезных.
Давайте же обратимся к инкским обыкновениям и диковинам по мертвецкой части.
Уверен, что многое нам может серьезнейшим образом пригодиться и в личной, и в общественной бытийственности.
Как нам всем хорошо известно, каждый Верховный инка сохранял после смерти свой дворец и челядь.
И это я считаю очень удобным. Где бродят помощники Горбачёва, не знаю, Зимянина? На каких полустанках спят, завернувшись в газеты, соратники первого призыва Ельцина? Где унижаются за деньги министры кабинета Рыжкова?
Каждого Инку бережно мумифицировали, роскошно одевали, ставили перед ним еду, делали ему жертвоприношения. Мумии правителей ходили в гости, участвовали в пирах и забавах, их носили по улицам в паланкинах, а всякая сволочь должна была при виде такого чуда падать на колени.
Ну, вообразите себе, как бы украсились наши города при введении подобных правильных обычаев… Новыми красками заиграли бы светская хроника и скандальные репортажи.
И главное – сколько бы хороших, умных людей нашли бы себе достойное применение в свите таких мумий!
Имели бы приличный заработок, интересный досуг.
А не маялись бы политологами да пиар-менеджерами, как сейчас. Не ютились бы по кабинетам мэрий и фирм по продаже мягких кровель.
«Бекингем в Париже!»
В 1621 году в Англии случился импичмент.
Король Яков созвал очередной парламент. Парламент решил лишить статуса депутатов сэра Джайлза Момсона и сэра Френсиса Мичелла. Создали специальную комиссию для этого дела. И стали лишать мандатов двух уважаемых сэров.
Парламент собирали, конечно, не для этого. Парламент должен был дать королю денег, покричать «ура», решить свои насущные задачи и довольно быстро разбежаться.
Предоставив королю две субсидии, парламент не разбежался. А вцепился бульдожьей хваткой в двух уважаемых членов.
За что?
Момсон и Мичелл были держателями «монопольных патентов». Такой патент предоставлял держателю исключительное право заниматься какой-либо деятельностью единолично, не допуская конкурентов на лакомое поле.
Чем Момсон и Мичелл могли монопольно заниматься, за счёт чего богатели и сыто хохотали в своих депутатских особняках?
У Момсона и Мичелла были деликатесные патенты на право инспектирования пивных (alehouses), харчевен (victualling houses), таверн (tippling houses) и постоялых дворов (inns). То есть просто прелесть, а не профессиональное занятие. Знай себе засылай контролёров по «шалманам с шахматами и нестрогими библиотекаршами» и составляй акты о нарушениях. Или не составляй.
По удивительной для русского современного человека случайности Момсон был родственником маркиза Бекингема, который через два года станет герцогом Бекингемом, а через семь лет будет зарезан «фанатиком Фельтоном». А в 1621 году Бекингем ещё маркиз, лорд-адмирал, которого король называл то женой, то сыном, то мужем, и на котором письменно мечтал жениться перед Рождеством 1624 года. И у такого многообещающего государственного деятеля был родственник Момсон. Тоже, кстати, известная жена, сын и муж графа Суррея.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
