Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
По сути вопроса – одно: Рувим, конечно, в Чернигове, так как Нинка куда-то беспрерывно бегает и подружкам утверждает, что немедленно выйдет замуж за доктора, и спасение докторово только в этом факте и состоит.
Адрес Нинки неудачный – на окраине, где испокон века скапливались бандитские элементы – Подусовка.
Добрался туда часа через два.
Передо мной предстала хатка, хоть и хиленькая, но беленая. Посреди весенней грязи выделялась, как зубик у крошечного ребеночка. Палисадник обкручен тыном, калиточка открытая, дверь тоже, видно, не запертая. Ни собаки, ни звука.
Я зашел свободно. За небольшим квадратным столом голубого цвета сидел Рувим в подштаниках, в нижней рубахе, что-то мастерил.
Несколько разных часов лежали на лавке под окошком. Когда я трохи приблизился до стола, то разглядел, что Рувим лечит часики размером с луковицу. Валялись зубчатые колесики, винтики и прочее, что надо.
От удачного обнаружения я засмеялся с радостью:
– Рувимчик! Думал, не найду?
Рувим не сразу поднял голову от часиков. А когда поднял и обнаружилось полностью его лицо, я подумал мимо воли: передо мной – другой человек.
– Лазарь! Что, бросил тебя Шкловский? А я сам в прыймах. Хата не моя.
– Ну что ты, Рувим! Мне от тебя ничего не надо. Я просто пришел проведать. Привет передать. От Доры Соломоновны – не знаю фамилии.
Только тут Рувим окончательно оставил работу.
– Киевская Дора? Цфайфель. Акушерка. Добралась-таки до меня! И надо ж, через тебя добралась!
– Точно. И акушерка, и киевская, и через меня. Можно, я сяду отут, на табуретик. – Я плюхнулся, как был, в кожаной куртке Шкловского. Нарочно такую одежку выбрал, для внушения. – Рувим, я тебе так скажу. Вокруг развиваются неожиданные события. Ты колупаешься в железках, ничего не знаешь. Шкловского украли. Раз. Марик нашелся. Два. – Я разогнался еще на счет три сказать, что Марик ненастоящий, но остановился. Вдруг самому мне показалось, что третий пункт моего доклада слишком удивительный, чтоб его сгоряча выхватывать из жизни и преподносить с налету.
Лицо Рувима не выразило никакого чувства.
– И что?
– Ты замороженный или как? Я тебе такое принес… Такое… Волосы дыбом выпадают с головы! А ты нукаешь! Не понял? Шкловского уперли прямо с дома, с кровати, Марик объявился. Дора меня за тобой послала. Мало тебе? Не интересно тебе?
– И что?
Отчаяние залило мне все щеки. И правда, у Рувима другая жизнь, другое направление. Я его бросил в трудную минуту. И теперь мне надо от него интерес!
Я поднялся во весь свой рост, оперся об стол, кулак наверх какого-то зубчатого колечка притиснул. Больно. И правильно, что больно.
Скажу Рувиму свое последнее прощай. И пускай знает, что у меня и совесть, и память, и все-все.
Рувим мой кулак с колечка снял, перевернул – отпечатки зубчиков своим пальцем обвел и говорит:
– Хороший ты хлопец. А без брехни ни за что не можешь. Шкловского украли – и ладно. Мне на него плевать. Дорка меня приветствует – и ей привет передай. А вот что Марик объявился – брехня. Думаешь меня Мариком приманить? Не получится! Я тебе для каких-то твоих потребностей понадобился. Хватит с меня! Иди откуда пришел…
– Ага. Пойду! А кто утверждал, что Марик мертвый?
– Мертвый. На моих глазах стал мертвый. Зарубили его.
– Ага. Ну а если я тебе скажу, что его хоть и рубили, а он ожил, и в животе у него черт знает что. Шкурка за шкурку цепляется. И вонь от него, как от мертвяка. И он на моей собственной кровати щас лежит и пачкает вонью белый свет. Это тебе как? Это я тоже могу сбрехать? Не могу. Что угодно могу. А это – не могу. И никто не сбрешет.
Рувим поверил. Только тут и поверил.
Оделся скоренько. Еще пиджачок трухлявый застегивал, а уже за порогом был, голые ноги из обрезанных валенок торчали – брюки задрались, а он бежал, как скаженный, и меня подгонял, поворачивался назад и подгонял нехорошими словами, которых я от него никогда не слышал.
Я еще хотел на ходу кое-что для подготовительного сведения Рувиму добавить. Но так скользко, так скользко… Несколько раз падал, поднимался и еле догонял. Все дыхание отбилось.
Ну, добежали.
В комнате жарко, сильно натоплено. Вода там и везде.
Дора с порога встретила объявлением:
– А я Маричка отмыла, такой чистенький, шо аж страшно – сорока унесет. Як сырочек беленький…
Я зыркнул на Дору с недоумением. Но промолчал.
– Мотлох в печке спалила, твое взяла, великоватое, но главно – чисто!
– И простыни спалили? И наволочки? – спросил я помимо воли, по вредности, проверить, как она чужим добром распорядилась.
Дора кивнула.
И уже не в мою сторону, а в сторону Рувима:
– Ну шо, товарищ Рувим… Свиделись.
– Свиделись, товарищ Дора. Где хлопец? Посмотреть хочу. Уточнить состояние.
Они деловито удалились в комнату, где находился Марик-не-Марик.
Оттуда доносились всякие медицинские слова и выражения.
А мне было больно, что Дора хозяйкой поставила именно себя. За что? За то, что она – старшая по возрасту. За то, что я деликатный и не поперечил ей.
Стукая ложками-вилками, тарелками, быстренько лично себе организовал обед на холодную руку. Громко кушал, сербал чаем. Никто на мои звуки не выглянул. Ну пускай хоть совесть имеют трошки.
Позвал:
– Дора Соломоновна! Рувим! Вы еще долго? Мне по делу надо убежать, так вы б со мной хату покинули, а то шо ж я вас, закрывать намерен, или как? Замок на вас вешать? А то до вас еще другие знакомые придут, а у меня и продукты, и одежка какая-никакая…
Ясно, нес полную дурни́ну. Обида кипела во мне пополам с справедливостью.
Первый появился Рувим.
– Не ори! Хлопец спит. Сбегай в аптеку, список щас напишу. Если что не достанешь – сгоняй в больницу. Нину спросишь, она даст. Скажи, Рувим сильно просил. И пускай вечером с работы сюда идет.
Дора выплыла следом, немножко притухла, но боевитая.
– Дора Соломоновна, а шо ж вы самозванца Мариком зовете? Вы ж мне всю душу порвали – “не Марик, не Марик”…
Я подальше отставил пустой стакан, а сильно вытянутой рукой крутил в нем ложечкой – с принципа. Для наглядности.
Уверенность во мне росла постепенно, но крепко:
– Вы Рувимчику сказали, шо тот лежащий сучий потрох на моей постели – не Марик, а незнамо кто? А то я не успел предупредить.
Дора молчала.
Либин не мог вытолкнуть из себя ничего, кроме выдоха чуть наружу и потом сильно внутрь. Но не удивление его толкнуло. Он смотрел на меня с ненавистью зверя.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
