У меня был собственный вопрос: «Может дождь пойти без всех этих видений и голосов?» Если так, то я обеими руками «за».
Было еще одно чувство, появления которого я никак предвидеть не могла. Самодовольство. Вы думали, что надзираете за полусумасшедшей женщиной средних лет с причудами, которая к тому же страдает манией величия? Но теперь вы дважды подумаете, прежде чем меня обижать, самодовольные нахалы!
Дождик! Дождик! Лейся, дождик! Я танцевала в гостиной, словно какая-то знахарка или ведьма.
Мальчишка сунулся в двери, немного опешил, увидев меня танцующей, рассмеялся и плюхнулся на стул.
– Забыл сказать, что завтра мы уезжаем, – сказал он. – После месяца службы здесь нам полагается неделя отпуска.
Дождь идет. Дуккомб горит. Мальчишка уезжает. Я остаюсь. Земля вертится. Я, крадучись, встала с постели. Теперь я вновь почти свободна.
Приехали три моих новых тюремщика. Сразу же стало как-то напряженно. Среди них была одна женщина. Я не знала, что из этого получится. Я следила за ней из верхнего окна в доме. Волосы зачесаны назад и заколоты шпильками под форменной фуражкой. В солдатских берцах ее ноги казались такими же большими, как и у мужчин. С кислым выражением лица она бесцеремонно вошла в дом, чтобы зарядить и протестировать мои бирки-датчики. Односложные ответы на все мои вопросы и попытки завести разговор немного меня успокоили. Я думала, что готова к общению с другой женщиной. Оказывается, я ошибалась.
В свободное от выполнения своих непосредственных обязанностей время троица сидела в амбаре, когда же выходила, то строго придерживалась предписанных маршрутов, патрулировала границы землевладения, проверяла сигнализацию, обходила с проверкой мой дом. Недостаточно, чтобы трое солдат (мужчины или женщина – значения не имело) знали о твоем существовании. Когда-то у меня были друзья, семья, соседи, последователи… Ради бога! Без иронии! Я была человеком, находившимся в самой середине социальной паутины. Но все это оборвалось внезапно, словно от удара ножа. И вот я осталась один на один со своим гордиевым узлом[11]. Самое худшее заключалось в том, что я не знала, пробует ли кто-то со мной связаться или нет. Я становилась все более и более подозрительной в отношении царящих здесь порядков. Кто-то же на свободе должен обо мне вспоминать?
Иногда я слышу звуки, свидетельствующие о присутствии людей: грузовик едет задним ходом на дороге, а кто-то кричит водителю, куда сворачивать. Однажды я услыхала звуки выстрелов, а затем увидела двух мужчин, идущих вдоль живой изгороди между Грейт-Нантон-Лейн и старой фермой, где прежде выращивали петрушку. В руках у мужчин были ружья. Они то и дело останавливались, прицеливались и давали залп, разносившийся эхом по всей долине. Если нет загонщиков, птицы не поднимаются в воздух. Лично я понятия не имела, что же они собираются подстрелить. Сегодня я слышала: в селе бьют в колокола, как на свадьбу. Когда мы женились, никто в колокола не звонил. Мы оформили наш брак в бюро записи актов гражданского состояния. В углу безлюдного зала на CD-проигрывателе звучал наш любимый дуэт из «Порги и Бесс»[12]. Обмен обетами. Тяжесть бегства матери всю жизнь довлела над Марком. Я случайно подслушала рассказ дяди Марка о том, что племянник всегда хотел осесть на его ферме. В детстве Марк очень любил гостить у них, проводил там все свои каникулы. Затем мой отец сказал, и дядя Марка с ним согласился, что быть юристом куда лучше. Фермерское хозяйство в наше время не приносит денег. Мужчина, чья жена ждет ребенка, должен заботиться о семье. Они стояли на крыльце отеля, постукивая каблуками и стряхивая красноватый пепел в талый снег.
На нашей свадьбе шел снег, никчемный мокрый снег, словно на небе в тот день кто-то решил избавиться от залежалого товара. Теперь я понимаю, что все, что Марк когда-либо планировал после этого в жизни, портила такая вот белая слякоть.
Перезвон разносился над долиной, но даже звуки церковного колокола не зародили в моей душе желания помолиться. Рождения… венчания… смерти… Энджи родилась спустя три месяца после свадьбы. Спустя три года мы сидели в комнате, в которой помимо нас никого не было, и слушали, как врач сообщает, что у Марка не может быть детей. Во время расследования из-за этого была поднята шумиха. Как будто неспособность иметь собственного сына делает человека предрасположенным к тому, чтобы причинить вред либо убить чужих детей. Тогда это казалось просто смехотворным, но как себя поведет человек, все мечты которого пошли прахом не раз, не два, а много-много раз?
Колокольный звон умолк. Тишина долго не продержалась. Прибывшие на замену охранники решили провести проверку систем тревоги. От воя сирены вороны взмыли с верхушек деревьев. Раздалось их истошное карканье. Даже птицы сражались за наши поля. Малиновки нападали на лесных завирушек, грачи на лету клевали крылья сарычей, но никто из них не смог бы соперничать с вертолетами. Шум лопастей винтов подстегнул мои воспоминания.
* * *
Яйца были теплыми и идеально ложились в мои холодные руки. Мы поговаривали о том, чтобы отметить годовщину нашего пребывания в Велле, но время для всевозможных празднований, судя по всему, ушло навсегда. Даже несмотря на все неприятности, я собиралась приготовить суфле. Я еще не была уверена, будет ли это сюрпризом или подаянием тем, кто пережил катастрофу. Звук лопастей, рассекающих утреннее небо, заставил меня приподнять голову. Надо мной завис вертолет. Человек с видеокамерой высунулся из люка и снимал. От неожиданности я подпрыгнула. Мне пришлось ухватиться за шест, к которому была привязана веревка, на которой я сушила постиранное белье. Яйца разбились. Это я точно помнила. Через некоторое время, когда я мыла на кухне руки и вытирала губкой измазанные штаны, вошел Марк и швырнул газету на стол.
– «Чудо Велла»! Рут, ради бога, ты только посмотри на заголовок! Только посмотри!
* * *
Я оставила вырезку. Теперь она кажется маленькой и незначительной. Так часто случается с важными вещами, когда посмотришь на них с другой точки зрения.
* * *
Чудо Велла. Цветная аэросъемка. Фотография должна была быть цветной, иначе она не могла бы показать всю поразительную разницу между нашей землей и окружающей местностью. Земля молока и меда на фоне земель Содома и Гоморры. Наш дом находился в центре фотографии. Немного в стороне можно было разглядеть подъездную дорогу, идущую между двумя верхними полями, хотя с высоты незаметно было, что дорога взбирается на гору. В кузове «лендровера» заметны были клетки с цыплятами. Это было странно. Я до сих пор не знаю, почему они там оказались. Возможно, мы как раз ставили новые столбы, чинили забор, потому что в последнее время много наших кур стало жертвами лисиц.
– Что за… – Я уставилась на фотографию. – О чем тут пишут?
