Он получил бы еще большее удовольствие от этой экскурсии, если бы можно было притянуть ее, трещавшую без умолку, к себе, положить руку ей на талию и уткнуться носом в ее шелковые волосы. Но здесь, наверное, так себя вести нельзя. А жаль.
Теперь нужно было обязательно сделать главный шаг, ибо она бросила ему вызов. Бестия-художница как будто в открытую насмехалась над его невежеством, и это заводило его так, что кровь буквально вскипала в жилах. Как ни странно, но в этой галерее Люба возбуждала его даже больше, чем во время игры в боулинг. Наверное, потому, что, очутившись в своей среде, она стала еще более раскрепощенной. Кажется, он понял, как ее заполучить. Когда они вышли из галереи на улицу, Любка дежурно спросила, как ему понравилось. Матвей ответил, что очень, и тут же задал встречный вопрос:
— Люба, а вы были в Эрмитаже?
— Нет, к сожалению, не была, — со вздохом ответила она.
— А хотите там побывать?
— Допустим, хочу. И что? — Она с вызовом посмотрела ему прямо в глаза.
— Я вас приглашаю, — сказал Матвей с таким видом, будто звал ее в бар за углом.
— Куда? — не поняла Любка.
— В Москву. Вы же хотите побывать в Эрмитаже.
— Эрмитаж в Питере, — поправила его Любка. И на всякий случай добавила: — В Санкт-Петербурге.
Матвей, ни капли не сконфузившись, уточнил:
— А в Москве у нас что? — Его глаза искрились ленинским лукавством.
— В Москве — Третьяковка.
— С ума сойти. Люба, как много полезного я почерпнул, общаясь с вами.
— Я рада, — сухо ответила она.
— Так вы принимаете мое приглашение?
— Какое приглашение? — Люба догадывалась: этот дебил просто мстит ей за многочасовое торчание в галерее.
— Посетить Эрмитаж.
— По-моему, для этого сначала нужно поехать в Питер, — злобно произнесла она, глядя на Матвея глазами, полными искренней ненависти.
— Это не проблема, — спокойно и даже несколько небрежно ответил он.
— Для кого как, — огрызнулась Любка.
Матвей чувствовал, что еще немного, и она вцепится ему в лицо.
— Люба, я предлагаю нам с вами перейти на «ты». А то…
— А то — что?! — выпалила она, теряя последнюю каплю терпения.
— А то вот что…
С этими словами Матвей обхватил ее покрепче, чтобы она не вырвалась, и поцеловал ее в дрожащие от злости губы. И так он держал ее и целовал до тех пор, пока она, перестав трепыхаться, не обмякла в его руках. Тогда он осторожно отпустил ее, заранее приготовившись в любой момент увернуться от затрещины, если ей придет в голову дать ему по морде — в защиту своей девичьей чести.
Любка стояла перед ним сама не своя, такая смешная, взъерошенная, как воробей, и очаровательно-беззащитная. Матвей снова обнял ее, теперь уже более бережно, как ребенка, она безвольно поддалась, прижалась к нему.
— Что ты со мной сделал? Зачем ты это сделал? — бормотала она.
Матвей собрался ответить шутливым тоном, что, мол, собственно, еще ничего толком и не сделал, но тут понял, что она плачет. И еще догадался, что плачет она вовсе не от того, что он ее вот так насильно и довольно грубо поцеловал. Люба словно была задавлена гнетом каких-то неприятностей. Может быть, глубоко потаенных, женских, которых мужчинам не понять. Может быть, связанных с безденежьем или творческой нереализованостью. Может, обидел тот холеный жеребец, с которым Матвей ее видел у дома. Наверное, ему не следовало вот так набрасываться на Любку. Даже стало немного совестно перед ней.
Внезапно его захлестнула волна какой-то странной, почти отеческой нежности. Никогда, никогда он не сделает ничего такого, что огорчит ее, никогда он не посмеет причинить ей боль. Он будет ее любить, беречь, хранить ей верность, баловать ее, как дитя. Он вывернется наизнанку, только бы она была довольна. Матвей легко поднял беспомощную Любку на руки и понес к своему джипу.
Сев за руль он, как бы между прочим, спросил у нее:
— У тебя паспорт с собой?
— Зачем? — настороженно спросила она.
— Затем, что билет на самолет без паспорта не продадут.
Любка покорно полезла в сумку.
— Да… с собой…
— Здорово. — Он завел машину и вырулил на Красный проспект.
— Матвей… что ты задумал? Какой еще самолет?
— Мы летим в Питер, чтобы посмотреть Эрмитаж. Ты же хотела.
— Что, прямо сейчас летим?
— Ну конечно. А когда еще, по-твоему?
Любка вздохнула. Матвей хитро покосился в ее сторону. Нет уж, он не позволит ей пойти на попятную и не станет слушать никакие возражения. А на случай, если любительница искусства попытается выскочить из машины на ходу, он уже заблокировал дверь. Ей останется только слопать свой паспорт, но Матвей надеялся, что до такой крайности дело не дойдет.
19
— Ты знаешь, что бывает за похищение человека?
— А тебе неизвестны случаи, когда заложницы влюблялись в своих похитителей?
— Вы на редкость самоуверенны, Матвей Сергеевич. Вам не кажется?
— Мы перешли на ты. Забыла?
Вообще-то она действительно о многом забыла. Это была самая удивительная неделя за всю ее жизнь. Во всяком случае, она никогда так сумбурно и странно не путешествовала. Пока они летели до Санкт-Петербурга, Любка дремала, как сурок. Перелета она почему-то не боялась, хоть в самолетах раньше не летала никогда. Просто в соседнем кресле сидел Матвей, и она понимала: ничего плохого не случится, раз он рядом. Потом был номер люкс в гостинице, с ванной-джакузи, куда они, разумеется, залезли вдвоем. Потом ужин в номере, прямо в постели. И целая ночь любовного безумства. Иногда, в коротких промежутках между плотскими утехами они вспоминали о существовании остального мира и о том, что, собственно, послужило поводом к поездке. Они посетили Эрмитаж. И Любка радовалась так, будто ее допустили на экскурсию в райские кущи.
Матвей только теперь начал понимать, что она находит в этом всем, ибо его самого, невежественного уроженца двадцатого века, до глубины души потрясла непередаваемая красота и великолепие одного из величайших музеев мира. Любка снова много и с воодушевлением говорила, рассказывала о шедеврах. При этом она вальяжно прислонялась к Матвею спиной, и тогда ему становилось не до картин — приходилось предельно концентрировать внимание.
Петербург распахнул перед ними и двери Русского музея, они побывали и в Петергофе, и еще много где, а когда экскурсии надоедали, эти двое, обнявшись, просто бродили по городу, по бесконечным набережным Невы, заходили в какие-то кафешки — выпить кофе и что-нибудь съесть. Или в магазины. В магазинах Матвею нравилось даже больше, так как там можно было беспрепятственно смотреть, как Любка примеряет какую-нибудь одежку и зажимать ее, полуголую, в тесных примерочных…
