В воде отражалось одно светлое окно, одно единственное. Оно находилось на втором этаже дома на той стороне канала, который был не более пяти метров шириной.
Не понимаю, что ты хочешь сказать? — спросила она.
— Видишь свет в окне?
— Вижу.
Серафин вынул из кармана серебряные часы, очень дорогие, по всей видимости, времен его успешной воровской карьеры. Нажал на часах кнопку, и крышка открылась.
— Десять минут двенадцатого. Мы пришли вовремя.
— Ну и что?
Он усмехнулся.
— Сейчас объясню. Ты видишь отражение на воде. Так?
Она кивнула.
— Хорошо. Теперь посмотри на дом и покажи мне окно, которое отражается в воде. То, что светится.
Мерле взглянула на темный фасад дома. Все окна были похожи на черные дыры, ни в одном не горел свет. Она перевела взгляд на воду. Отражение не менялось: в окне был виден свет. Она опять посмотрела на дом, на то самое окно: оно было темным.
— Как же так получается? — спросила она в полном недоумении. Отраженное окно светится, а окно в доме — черное?
Серафин растянул рот в широкой улыбке.
— Вот так.
— Волшебство?
— Не совсем. Но, может быть, и оно. Смотря как к этому подойти.
Она нахмурилась.
— Ты не мог бы пояснее сказать?
— Это всегда происходит после полуночи. Во многих местах города между двенадцатью и часом ночи случается одно и то же. Немногим известны такие места, я тоже знаю только некоторые. Там в этот час в воде появляется зеркальное отражение домов, но не совсем точное. На первый взгляд и не заметишь разницу. Например, окно освещено, как здесь, или дверь открыта, или люди ходят вдоль домов, а на самом деле людей никаких и нет.
— Как же такое бывает?
— Никто ничего не знает. Правда, слухи всякие ходят. — Он понизил голос и с загадочным видом проговорил: — Рассказывают, что есть вторая Венеция, зеркальная, которая существует только в своем зеркальном отражении на воде. Или же находится так далеко отсюда, что до нее не доплыть ни на самом быстроходном корабле, ни на солнечных лодках египтян. Говорят, что она — в ином мире, который похож на наш, но совсем другой. А в каждую полночь ворота на границе между обеими Венециями распахиваются, — может быть потому, что они очень ветхие, поизносились за прошлые века, как старый ковер.
Мерле глядела на него, широко раскрыв глаза.
— Ты думаешь, что то окно, которое светится… ты думаешь, оно вправду существует, но только не здесь?
— Скажу тебе еще кое-что. Один старик-нищий, год за годом, день и ночь сидящий в одном таком месте, видит все, что там происходит. Он рассказал мне… не поверишь! Оказывается, иногда мужчинам и женщинам из той, другой Венеции удается одолеть преграду между двумя мирами. Но при этом они не знают, что, хотя и приходят к нам, сами они — не люди. Они только призраки, которые навсегда пойманы зеркалами в нашем городе. Кое-кто из них перебирается из одного зеркала в другое, так они и блуждают, и могут попасть также в мастерскую твоего мастера, в его волшебные зеркала.
Мерле подумалось, что Серафин над ней смеется.
— А ты меня случайно не дурачишь?
Серафин сверкнул зубами в улыбке.
— Неужто я похож на мошенника, который может втирать очки?
— Конечно, нет. Ты — благородный мастер-вор.
— Поверь, я не вру, слышал своими ушами. Все ли тут правда или нет, сказать не могу. — Он указал на светящееся в воде окно. — Но вот это ты сама видишь.
— Значит, сегодня утром в свой стеклянный шар я поймала людей!
— Не беспокойся. Я видел, как Арчимбольдо их в канал выпускает. А оттуда они как-нибудь доберутся к себе домой.
— Теперь я понимаю его слова, когда он сказал, что призракам будет неплохо на воде. — Она глубоко вздохнула. — Арчимбольдо все знает! Он знает правду!
— Ну и что ты теперь сделаешь? Спросишь его напрямик?
Она пожала плечами: — Почему бы и не спросить?
Мерле не успела больше ни о чем подумать, потому что окошко в канале вдруг тихо заколыхалось. Она внимательно вгляделась и увидела, как на воду наплывает густая тень.
— Это ведь… — она оборвала себя на слове, сообразив, что тень не мираж, а отражение какого-то предмета.
— Назад! — Серафин тоже увидел тень.
Они скользнули обратно в переулок и плотно прижались к стене дома.
Слева от них над самой водой летело нечто огромное. Это был лев с широченными крыльями, но перья на них, как и туловище, были каменные. Размах крыльев почти равнялся ширине канала. Лев летел едва слышно, лишь его мощные крылья мерно шелестели, будто кто-то тяжко дышал. Серафина и Мерле обдало прохладным ветерком. Кажущаяся тяжесть и массивность льва были обманчивы: он был легок, как пух и летел, как птица. Его передние и задние лапы были подогнуты, челюсти сомкнуты. В глазах светилось что-то более разумное, чем просто понятливость обычных животных.
На спине льва сидел грозный всадник. На нем был мундир из черной кожи с металлическими заклепками. Это был лейб-гвардист Совета дожей, воин из личной охраны высших Правителей города. Такие стражники не часто встречались на улицах, но их появление обычно не предвещало ничего хорошего.
Лев со своим всадником скользнул мимо переулка, не заметив ребят. Мерле и Серафин боялись дышать, пока свирепый летучий зверь не удалился на достаточное расстояние. Осторожно выглянув из переулка, они увидели, как лев взмыл в воздух над каналом и полетел, описывая круги над крышами домов. Через минуту он скрылся из вида.
— Кружит, — определил Серафин. — Наверное, тут неподалеку тот, кого он охраняет.
— Кто-то из правителей-дожей? — прошептала Мерле. — В такое позднее время? В таком квартале? Не может быть, Они вылезают из своих дворцов только по очень важным делам.
— Да, но летучих львов в городе очень мало. Те, которые еще остались, всегда рядом со своими хозяевами. — Серафин шумно вздохнул. — Кто-то из дожей должен быть поблизости.
Будто в подтверждение его слов из темного ночного неба донеслось рыканье летучего льва. Ему ответил рычанием второй лев. Затем третий.
— Их много. — Мерле недоуменно покачала головой. — Что им здесь надо?
Глаза у Серафина блестели.
— Это мы сейчас узнаем.
— Львов ты не боишься?
— Я уже не раз от них удирал.
Мерле не могла понять — хвалится он или говорит правду. Наверное, и то и другое. Ведь она его еще совсем мало знает. Инстинкт подсказывает, что ему можно доверять. Нужно доверять, — ничего другого ей не оставалось, так как Серафин уже бежал к концу переулка.
