– Как? – Он с улыбкой поводит бровью.
Грегори пожимает мою руку. Теперь мы постоянно за ручку – и шли по лесу, и взбирались на холм.
– Можно. Еще как можно. Если Джаспер нас видит, уверяю тебя, во весь рот улыбнется. И хмурился бы, если бы мы ходили понурые. Он был парень веселый, с юмором.
С готовностью киваю и крепко-крепко сжимаю его руку.
7
Мчимся вниз со смехом и визгом, у подножия спотыкаемся, разом падаем и хохоча катимся через поляну к кустам.
– Теперь взгляни, на кого мы похожи, – тяжело дыша, говорит Грегори, принимаясь отряхивать с моих джинсов грязь, травинки и веточки.
Я слежу за его движениями, точно в гипнотическом сне. Нейл наверняка принялся бы чистить перышки себе, позаботиться обо мне и не подумал бы. И я не нашла бы в этом ничего дурного. Невелик труд – самой убрать с коленок прилипшие прошлогодние листья. Однако в ухаживании Грегори особое очарование. Комплиментами он не осыпает и не поедает взглядом, но в сравнении с его сдержанностью восторги Нейла почему-то все больше и больше кажутся не совсем настоящими.
Не подумайте, что я, подобно многим, кто не без удовольствия обливает грязью своих бывших, пытаюсь выискать в Нейле изъяны. Просто с Нейлом мы слишком долго встречались и сравнивать с ним Грегори получается поневоле.
По-настоящему ли любил меня Нейл? – возникает в голове вопрос. Когда-то я в этом ни секунды не сомневалась. А теперь сознаю, что не могу дать определенный ответ. Смотрю в глаза Грегори и замечаю в них отражение чего-то куда более сложного, глубокого, чем всегдашние восхищения Нейла, нечто такое, о чем лучше молчать, не трубить на каждом углу.
Становится так неловко и волнительно, что я вскакиваю на ноги и, стараясь казаться несерьезной, дурашливо отвешиваю поклон.
– Премного благодарю за заботу!
Грегори смеется, тоже поднимается.
– Не стоит.
– А речка отсюда далеко? – говорю я первое, что приходит в голову.
Грегори трет лоб.
– Дай подумать. Гм… Наверное, удобнее выйти к машине и доехать до берега. Но плавать, думаю, рановато.
– Хочу хотя бы войти в воду по щиколотку, – произношу я, охваченная неукротимым желанием остудиться в реке.
– Что ж… По щиколотку можно.
Речное течение завораживает. Смотришь на стремительно бегущую вдаль воду и хочется умчаться с ней в те края, которых в жизни не видывал.
Стоим с Грегори недалеко от берега, закатав по колено джинсы, и кажется, что мысли у нас одинаковые.
– Спасибо тебе, – бормочу я.
– За что? – удивляется Грегори, продолжая смотреть на воду.
– За то, что даришь мне эти каникулы. Я ведь почти забыла, какая она – природа. Нет, основное, конечно, помнила, но вот полутона, оттенки, запахи, игру света на листьях – со всем этим знакомлюсь вновь. Спасибо.
– Пустяки, – говорит Грегори.
Мы оба вдруг чего-то смущаемся и какое-то время молчим. Стоим, наблюдаем течение, потом Грегори проводит ногой под водою и предлагает:
– Едем домой.
Я вспоминаю о Пушике и о том, что сегодня мы не взяли перекусить и ужасно хочется есть. Впрочем, если бы с Пушем снова что-нибудь стряслось, Сэмюель тут же позвонил бы Грегори, тем не менее я чувствую, что не успокоюсь, пока не взгляну на свое сокровище собственными глазами.
– Да-да, что-то мы загулялись. У меня все вылетело из головы, даже Пушик, представляешь? – Спешу на берег и трясу то одной, то другой ногой, чтобы они скорее обсохли.
– Так это же хорошо, – говорит Грегори, следуя моему примеру. – Если все вылетело из головы, значит, ты полностью расслабилась. Отдыхать полезно для здоровья.
Еще как, думаю я.
Вечером резко усиливается ветер, небо затягивается тучами и начинается дождь. Хорошо, что мы успели погулять с Пушиком – недалеко от дома, на поляне за оградой. Сэмюель, как всегда, сразу после ужина отправляется спать, а у нас еще полбутылки вина и столько невысказанного, невыясненного, что не хочется терять время даром. Устраиваемся на веранде и слушаем дождь.
– Интересно, это надолго? – спрашиваю я.
– Испортилась погода?
– Ага.
– Сэмюель говорит, на вечер или самое большее на полночи, а утром снова прояснится. Его прогнозы точнее любой метеослужбы.
– Хорошо бы, – протягиваю я, хотя, признаться, здесь мне мил и дождь. Как подумаешь, что за окном мокро и зябко, а мы сидим вдвоем с Грегори и нам все нипочем, охватывает головокружительное возбуждение и слегка щекочет в носу.
– Да, кстати, – говорит Грегори. – Совсем забыл. – Берет с большого деревянного стола книжку и протягивает ее мне.
– Стихи? – спрашиваю я, включая еще одну лампу – со светло-коричневым абажуром в виде грибной шляпки, стоящую на тумбочке, рядом с моим стулом.
– Да. Йитс. Я ведь пообещал.
Провожу по темно-зеленой обложке рукой и открываю книгу наугад. Читаю вслух первые строки, на которые падает взгляд:
Там, где с вершины горной,Звеня, бежит водаИ в заводи озернойКупается звезда,Мы дремлющей форелиНа ушко, еле-еле,Нашептываем сны,Шатром сплетаем лозы —И с веток бузиныОтряхиваем слезы.
Умолкаю, потрясенная. Если бы Грегори не свел меня с природой, если бы ароматы трав и речной свежести не наполнили до краев мою душу, я, наверное, бы не увидела в этих строчках ничего особенного.
– Это о ребенке, которого похищают эльфы, – с улыбкой говорит Грегори.
Слегка нахмуриваюсь.
– Что?
– Если верить старинным легендам, детей, бывает, похищают нечистые силы – эльфы, феи, лесные духи. А вместо них подбрасывают своих детенышей. Стихотворение как раз об украденном ребенке.
Меня передергивает. Смотрю на название: «Похищенный».
– И что же становится с такими детьми?
– Они превращаются в эльфенышей, – усмехнувшись, объясняет Грегори. – Или возвращаются к родителям, если те знают, что надо делать.
– И что же надо делать? – спрашиваю я, напряженно и с суеверным страхом прислушиваясь к звукам во дворе. Мне начинает казаться, что у мастерской кто-то топает.
– Всего лишь посадить чудище на лопату и засунуть в горящий очаг, – говорит Грегори таким тоном, будто рассказывает правила невинной детской игры. – Или сечь его розгами. Рано или поздно эльфийка-мать не выдержит и вернет человеческого ребенка, а своего – с синей попкой – заберет.