Подобный ответ не слишком понравился Пикерингу, поэтому он принялся искать слабое место в их обороне. И конечно, нашел… С помощью нескольких подставных компаний, созданных исключительно для того, чтобы обанкротить «Синко Падрес», Маршалл Пикеринг с моей и Брендана помощью скупил годовой урожай нескольких южноамериканских производителей кофе и стал продавать его традиционным контрагентам «Синко Падрес» по минимальной цене. «Пятерым отцам», разумеется, пришлось сделать то же самое, но теперь они торговали себе в убыток. Убытки нес и Пикеринг, но он мог себе это позволить, а «отцы» – нет. Стремясь нанести своим противникам максимальный урон в минимальные сроки, Маршалл купил банк, в котором крестьяне обычно брали кредиты в неурожайные годы. Учитывая растущие потери и ослабление позиций «Синко Падрес» на кофейном рынке, условия кредитования для компании были «пересмотрены» в сторону ужесточения, так что уже очень скоро «отцам» пришлось удвоить количество активов, шедших на обеспечение урезанных вдвое займов. В результате остаток свободных средств компании сократился, а рентабельность продаж упала еще сильнее. Кроме того, банку теперь принадлежала значительная часть их земель – больше, чем им самим.
Со стороны может показаться, будто обладание «Синко Падрес» вдруг стало для Маршалла Пикеринга вопросом жизни и смерти, но это было далеко не так. Никарагуанский кофе был для него капризом, мимолетной прихотью, о которой приятно порассуждать после плотного ужина за виски и сигарой. Крошечная компания, которую он никак не мог купить, занимала папу Пикеринга не больше, чем гольф, покер или его коллекция редких вин.
При этом его совершенно не волновало, что будет с людьми, у которых он отнимал дело, кормившее их семьи на протяжении столетий. Дело, которое они любили и которым гордились. Ему было на них наплевать. О том, как они станут жить дальше, Маршалл Пикеринг не задумался ни на секунду. Облаченный в костюм за десять тысяч долларов и ботинки за пятнадцать, он сидел за сверкающим столом в своем бостонском офисе и просматривал каталоги, выбирая отделку кают для своей новой двухсотфутовой яхты. Проблемы грязных, необразованных никарагуанских крестьян его абсолютно не трогали. У кого есть деньги, тот и прав, считал Маршалл, ну, а если кому-то не повезло в жизни, так это его трудности. Пусть выкарабкивается сам.
Пока Зевс-Пикеринг, сидя на своем Олимпе, вершил людские судьбы, я действовал в качестве непосредственного исполнителя его воли. В Центральной Америке я провел почти полгода, в течение которых постоянно сталкивался с никарагуанцами, но мне и в голову не пришло выучить испанский. Зачем?.. Чтобы разговаривать с этими пеонами и потомками пеонов? Нет, думал я, если они хотят вести со мной какие-то дела, пусть сами учат английский. Единственное, что мне нужно было знать, – это сколько у них в карманах осталось денег и как поскорее их от этого груза избавить. Со стыдом должен признаться, что с окружающими я обращался как с бездушными манекенами, как с цифрами в ведомостях покупок и продаж, хотя для подобного отношения у меня и были основания. Моей главной задачей было продавать кофе всем, кто готов был его покупать – и по минимальной цене. Розничные торговцы меня буквально боготворили, поскольку я раздавал зерна практически даром, но для «Синко Падрес» мой метод ведения бизнеса означал медленную, мучительную смерть. Сам я жил тогда в Леоне, в одном из городских отелей (полторы звезды по уровню комфорта, не более того, но в городе он считался одним из лучших). До сих пор помню, как я смеялся, стоя на балконе моего номера, когда мне донесли, что «Пять отцов» доставляют кофе с полей на запряженных лошадьми телегах, поскольку бензин для грузовиков стал им не по карману. Чему я так радовался? Да тому, что полученное мной известие означало: конец близок, и скоро я смогу покинуть это богом проклятое место.
Когда я позвонил Маршаллу, чтобы доложить об успехах, он ласково назвал меня бостонским мясником, поскольку я «в одиночку расправился с «Пятью отцами». Думаю, он уже ощущал на языке вкус «Кофе Манго», который отныне принадлежал ему.
Мне было все равно, как он меня называл. Наплевать мне было и на «Синко Падрес», на их кофе, на крестьян-никарагуанцев и на все Никарагуа в целом. Дело было сделано – я понял это, когда мои шпионы сообщили: Алехандро Мартинес перестал платить своим рабочим и начал резать свой личный скот: свиней, коров и цыплят, чтобы прокормить работников и их семьи. Я провел кое-какие дополнительные исследования, узнал численность его стад и количество работников. Путем простеньких арифметических подсчетов я довольно быстро установил, что «Синко Падрес» продержится еще месяц, после чего полевые работники просто разбегутся в поисках другой работы. Да, я знал, что все они были глубоко преданы Алехандро, который многое для них сделал, однако необходимость кормить семьи должна была в любом случае перевесить. И я не ошибся. Через месяц и несколько дней производство кофе окончательно прекратилось, а голод и лишения вынудили работников спуститься с гор в долину.
Парадокс заключался в том, что Алехандро сидел буквально на мешках с золотом, в которое он мог бы обратить очередной урожай. Это был едва ли не самый лучший урожай за все годы, вот только собирать его было некому. В отчаянии глава «Синко Падрес» пытался собирать созревшие ягоды с помощью жены и немногих близких родственников. Увы, это ничего не дало и не могло дать. Чтобы что-то заработать на производстве кофе, необходимо масштабное производство – нужны сотни сборщиков, сортировщиков, сушильщиков, нужны грузчики и машины, чтобы вывозить урожай. Впрочем, даже если бы люди Алехандро не разбежались и сумели собрать ягоды, просушить, отделить зерна от мякоти и упаковать в мешки, урожай все равно остался бы гнить на складах, поскольку рынок был затоварен, и цена на кофе упала ниже всех разумных пределов. Алехандро не смог бы продать ни зернышка, и его люди это знали. И я знал. Именно такой с самого начала и была моя цель – оставить старого Алехандро без гроша, сидящим на куче превосходного кофе, который он не мог сбыть с рук, даже если бы сам приплачивал каждому покупателю.
Маршалл Пикеринг обожал подробности, поэтому я нанял парня на мотоцикле и отправил в горы, чтобы он пару дней понаблюдал за Алехандро и его семьей. «Мне нужно знать, чем он занимается», – напутствовал я своего шпиона. Вернувшись, парень доложил, что в последние несколько дней Алехандро Мартинес как заведенный работал на своей плантации. Потом погода испортилась, начался дождь, и родственники Алехандро разошлись. Когда парень уже уезжал, старик стоял на коленях в грязной луже совершенно один и плакал, держа в руке пригоршню кофейных зерен. По словам парня, он еще никогда не видел, чтобы Алехандро Мартинес плакал, но на этот раз он рыдал по-настоящему, выкрикивал какие-то проклятия и грозил кулаком небу. Его горе и гнев были так глубоки, что дочь старика взобралась на манговое дерево и оттуда присматривала за ним, боясь, как бы отец чего с собой не сделал. Потом она слезла, принесла старику плащ и долго стояла рядом с ним на коленях прямо в грязи.
– Должно быть, старик жалеет, что не продал нам свою жалкую ферму, пока у него еще была такая возможность, – сказал я вслух, а про себя подумал: «Синко Падрес» больше не существует. Мы выиграли!» Кажется, эта мысль даже принесла мне удовлетворение.
