«Синеватой рыбой из тумана Выплывал далекий Сахалин. Так я писал сорок лет назад, когда побывал на этом чудесном острове».
Мне все стало ясно. За пятнадцать лет пребывания, точнее сказать, журналистской службы на острове, я встречал немало больших людей, и все они уезжали, покоренные суровой красотой этого замечательного края, добротой и отвагой его жителей.
На этом случае знакомство вроде бы и завершилось. Но однажды утром, купив «Литературку», я обнаружил большую подборку стихов Сергея Острового. Был и до этого давним поклонником его поэзии, с радостью слушал песни на его слова. Особенно мне нравились две песни: «Зимушка-зима», где… «потолок ледяной, дверь скрипучая», и «Вы слыхали, как поют дрозды». Всего Сергей Григорьевич сочинил слова к почти тысяче песен, которые распевала вся необъятная советская страна.
Так вот, с газетой в руках я вошел в столовую Дома творчества во время завтрака. Подошел к столу, за которым сидел Сергей Островой и безо всякой задней мысли громко сказал:
— Сергей Григорьевич, прочитал вашу новую подборку стихов в «Литературке». Замечательные стихи, от души поздравляю!
Островой вдруг почему-то поднялся, оглядел зал сквозь очки и громко проговорил, конкретно ни к кому не обращаясь:
— Вот она — незамутненная чистота! Вот что значит сахалинец! — обнял меня, и я вдруг почувствовал на своей щеке солоноватый привкус слез.
Господи! Я был поражен. Что происходит? Сергей Островой, чьи персональные концерты мы привыкли видеть по телевидению, они транслировались из Колонного зала, из Дворца съездов, из Большого Кремлевского дворца. Сергей Островой был принимаем и обласкан едва ли не всеми генеральными секретарями ЦК, был трижды лауреатом государственных премий, и вдруг «растаял» после слов писателя с далекой периферии.
С тех пор он выделил меня из всех присутствующих в Доме творчества «Малеевка», стал моим наставником в бурном литературном море, научил не только видеть, но и предвидеть многое из того, что крайне необходимо молодому писателю. А доверился маститый поэт мне только за то, что я открыто, во всеуслышание похвалил его. Мне тогда было невдомек, что каждый писатель мнит себя ничуть не хуже любого другого, наоборот, в душе считает себя едва ли не классиком, любит не литературу в себе, а себя в литературе. И Сергей Григорьевич всю свою жизнь, а писать и печататься он начал в 16 лет, чувствовал зависть, заглазную хулу, его ругали молодые за одно, пожилые — за другое, средние за то, что ругают и те, и другие.
Помните известную присказку? Стоят два писателя, подходит третий и спрашивает: «Против кого дружите?» Да и сам я много наслушался всякого, особенно, когда и среди писателей, как и в стране, произошло разделение по политическим мотивам. В столовой, даже в холле, у телевизора писатели рассаживались только среди «своих», яростно сталкивались друг с другом. И если ты был из демократов, то тебя готовы были проклясть «патриоты», и наоборот.
Но вернемся к Островому. Сергей Григорьевич плохо видел, плохо слышал, но… в нужный момент прозревал и обретал острый слух. Однажды в биллиардной комнате его противник вслух комментировал партию, зло насмехался над Островым, потешал зрителей. И вдруг в какой-то момент Островой отложил в сторону кий и… влепил «комментатору» оплеуху.
