Михаэль в удивлении поднял брови, но Кестенбаум предупредил его реплику:
— Подождите, это еще не все.
— И что потом? — спросил Михаэль.
— Мы отобрали более тридцати школьниц, которые были знакомы с этой семьей, потому что графолог показал, что адрес на посылке написан рукой девочки, а не мужчины. Там следствие ведется не так, как здесь. — И тут пришел черед критики Института судебной медицины. Не дожидаясь того, что скажет Михаэль, он продолжил: — Мы всем предложили написать адреса, в которых были нужные нам буквы. Но графолог не нашел совпадений. Тем временем был сделан анализ образца бумаги, который я нашел в кладовке. Это очень сложная работа.
— Не томите, — попросил Михаэль.
Кестенбаум вздохнул и заговорил:
— С правовой точки зрения было невозможно доказать, что это они отправили посылку. Но мы уже знали, что посылка была завернута в бумагу, которая имелась у них. Нам оставалось только доказать в суде наличие у них мотива. Теперь самое главное: как я мог доказать, что шоколад, обнаруженный в желудке ребенка, был взят из посылки. Мать ребенка вспомнила, что говорила сыну, что если тот даст медсестре сделать укол, то получит шоколадку. В токсикологической лаборатории я в присутствии прокурора скормил мышам почти весь шоколад. Мы прождали три часа, но мыши были живы и здоровы. Осталась только одна плитка, на упаковке которой мы не обнаружили повреждений. Я предложил и эту шоколадку скормить мышам. Прокурор сказал, что нечего ждать три часа и что он сам готов съесть эту шоколадку. Я тогда улыбнулся и развернул ее. Под внешней оберткой была, как положено, фольга. Я развернул и ее. Шоколадка как шоколадка, и лишь в одном месте на ней была видна серая полоска. Я скормил мыши пылинку с этой полоски, и мышь тут же умерла. Остальные частицы мы дали другим мышам, и что же вы думаете? — все мыши умерли. Мы исследовали поверхность шоколадки и обнаружили на ней паратион. Теперь все поняли, что посылку отправил отец ребенка. Что и требовалось доказать! — Глаза Кестенбаума победно сияли.
Михаэль утвердительно кивнул и произнес:
— Отличная работа. Поздравляю!
Кестенбаум потупил глаза и сказал:
— Подождите-таки, это еще не конец! Я знал, что на следующий день он будет на работе, знал, где его автобус делает остановки. Вместе с директором автопарка, ровно в два часа, я вошел в автобус, мы вывели этого водителя и пересадили его в джип. Мы отвезли его в суд, где нас уже ожидал прокурор, представляющий обвинение. Перед этим мы арестовали его сожительницу и посадили ее в коридоре. Когда мы вели его по коридору, он увидел, что его подруга сидит между двух полицейских.
— Хм… — вырвалось у Михаэля.
— При первом допросе в прокуратуре мы ему сказали, что его сожительница нам во всем призналась и что если он не будет упираться, то может скостить себе срок. Наконец, он произнес: «И из-за этой суки я убил своего ребенка». — Голос Кестенбаума стал бесцветным, словно ему осталось пересказать лишь обязательную, но неинтересную часть истории. Михаэлю подумалось, что все это похоже на детективный романчик, в котором главное — это расследование, процесс, а не предсказуемый конец. — Этот водитель сказал, что сожительница хотела его выгнать из-за того, что он платил алименты и слишком мало приносил ей. Ну и что ему оставалось — только убить своего ребенка. Когда он на это решился, она рассказала ему, как нужно все обставить. Она поговорила с девушкой-техником, работавшей в сельхозхимии, и узнала, сколько нужно вещества, чтобы вызвать смерть. Тем же вечером они пошли к этой девушке, она им накапала из пипетки паратиона на две шоколадки и сама же написала адрес на посылке. В это время другая группа следователей внушала сожительнице, что если та не признается… и так далее. В итоге мы арестовали и эту девушку-техника.
— Почему она решила им помогать? — спросил Михаэль, и Кестенбаум, удивившись такому вопросу, таким тоном, как будто ничего иного в этой жизни и быть не может, ответил: «Деньги, конечно». Затем, не делая перерыва, он поведал, что через пару часов у них было полное признание всех трех участников этого преступления. Муж получил девятнадцать лет, сожительница восемнадцать, а девушка-техник — шесть лет тюрьмы.
— Отличная работа! — восхищенно повторил Михаэль.
— Хочу добавить, — продолжил патологоанатом, проигнорировав похвалу в свой адрес. — Когда я приехал сюда восемь лет назад, следствие велось без всяких стандартов. Но и сейчас расследование проводится очень примитивно. Когда я увидел, как работают люди в Институте судебной медицины, я сказал им, что нам необходимо присутствовать на месте преступления. И в подтверждение своих слов я им поведал небольшую историю. А сколько их у меня! Могу рассказывать дни напролет!
— Уверен, что это так, — ответил Михаэль, поглядывая на часы. — И конечно же хотел бы их услышать. Может, однажды встретимся, если вы не против?
— Почему бы и не встретиться? — сказал Кестенбаум, чье безразличие в голосе не могло скрыть желание побывать еще в роли рассказчика. Михаэль же, в свою очередь, почувствовал свою вину за то, что был успешен в своей профессии, относительно молод, бесспорно принадлежал этой стране и ее культуре и жилось ему все-таки легко. Он так растрогался, что с трудом подавил в себе желание прикоснуться рукой к этому человеку, который вызвал у него столько симпатии и чей странный иврит лишь подчеркивал стремление придать себе как можно больше значимости и не мог не вызвать иронии. Но почему он должен чувствовать свою вину перед Кестенбаумом, который был старшим патологоанатомом института? Тем не менее, чувство вины не проходило, и, чтобы загладить ее, он спросил, как действует паратион на человека.
— Конечно, я все объясню, — заговорил Кестенбаум, как нетерпеливый ребенок. — Паратион — холинестераза, используемая в химическом оружии во всем мире. Ацетилхолин, вызывающий сокращение мышц в органах дыхания и сердце, депрессивно влияет на центральную нервную систему, вызывая смерть. Идемте, я вам покажу.
Он встал, Михаэль тоже поднялся и последовал за доктором по широким коридорам в какую-то боковую комнатку, где Кестенбаум снял со стены небольшой ключик и открыл им еще одну дверь, пропуская Михаэля вперед.
Во второй комнате врач остановился перед серым стальным шкафом с большим замком на дверях, открыл замок и сказал:
— Здесь все, что вам нужно. — На полках стояли колбы и бутылочки. В комнате царил устойчивый запах мышей и химикатов. Кестенбаум прислонился к стене: — Пожалуйста, читайте надписи на сосудах.
В этот момент послышался чей-то голос из первой комнаты:
— Кто взял мой ключ?
— Не беспокойтесь, это я здесь, я взял, — заговорил Кестенбаум и стал шептать Михаэлю на ухо: — Это наш токсиколог, доктор Кассуто. — Через пару секунд появился человек в белом халате, заметно моложе Кестенбаума. Кассуто помнил звание Михаэля и цель его прихода, но фамилию вспомнить так и не мог.
Михаэль представился и сказал:
— Покажите мне, пожалуйста, где тут в вашей сокровищнице находится паратион?
