— Позволь мне перечислить твои преступления, — продолжала я. — Во-первых, ты двоеженец. Если хочешь знать, двойной брак запрещен законодательством: статут 1846, статья пятая: «Брак не может быть заключен, если у какой-либо из сторон имеется бывший муж или жена, брак с которыми не был расторгнут». Это я нашла в Интернете. — Ликование снова грело меня. — Во-вторых, по закону твои действия попадают под статью «Изнасилование».
— Вряд ли, — заявил Роджер. — Официально брачный возраст в штате — шестнадцать лет. Это я нашел в Интернете. — Он самодовольно выдвинул челюсть вперед.
— Но мне было только пятнадцать, когда мы поженились, — тихо сказала Мэри.
Мы с Роджером уставились на нее. Роджер закрыл лицо ладонями.
— Господи Иисусе…
Я взглянула на часы.
— У тебя двадцать минут собрать сумку. Завтра сообщишь мне свой адрес, все остальные манатки я вышлю туда. А сейчас убирайся.
— Ты тоже просто так не отвертишься, учти. — Он поднялся и погрозил мне пальцем.
По уши в собственном дерьме, а строит из себя обиженного. Было слышно, как он мрачно топает наверх, будто малыш, которому не дали доиграть в «Тетрис».
Хлопнула дверь, открывались и закрывались ящики комода.
Вдруг Роджер грохнул кулаками по стене с криком:
— Срань! Срань! Как она могла, сволочь!
— Что он нам сделает, миссис Райан? — Мэри была в ужасе.
Я обняла ее, волосы девушки пахли духами.
— Он ничего больше не сможет нам сделать, Мэри. Ни мне, ни тебе. Никогда.
Она захлюпала носом:
— Миссис Райан, это несправедливо. Просто нечестно!
— Что нечестно, Мэри?
— Я должна была стать настоящей американской женой. Мне это обещали!
Гнев и обида. Пит очень похоже хнычет, если ему не обломится что-то заведомо вожделенное («Ну ты же сказала, что фургон с мороженым приедет сегодня! Это просто нечестно!») Я не знала, что ей ответить, кроме банального и беспомощного «никто не обещал нам, что жизнь будет справедливой».
— Это правда, — заморгала Мэри и крепче меня обняла. — Спасибо вам, миссис Райан. Спасибо, что дружите со мной.
Я понятия не имела, что буду делать с шестнадцатилетней филиппинкой, но, разумеется, не собиралась отправлять ее обратно на Черное озеро. Сказала, что оплачу ей дорогу на родину.
— Нет, нет, миссис Райан! — закричала она. — Отец убьет меня, если узнает. Я не могу, мне нельзя возвращаться. Пожалуйста, не посылайте меня обратно!
— Мэри, у тебя есть родственники в Штатах?
Она кивнула, прикусив губу.
— Где-то в Филадельфии. (У нее это звучало как «Пилладельфия».) Двоюродные братья отца.
— Я попробую найти их и договориться, чтобы ты жила с ними. А пока… — Я проглотила комок, — можешь временно оставаться здесь, со мной и с Питом.
— И с Типпи? — Она просияла. — С котятами?
— Типпи, пожалуй, да, но котят надо отнести в приют для животных. Мы не можем взять их к себе.
— Да, миссис Райан. Хорошо. — Она было расстроилась, но тут же снова заулыбалась: — Спасибо, миссис Райан.
— Пожалуйста, зови меня Вэлери.
Внизу вдруг хлопнула дверь — Роджер сматывался. Громыхнули ворота гаража. Мы с Мэри подошли к окну в гостиной и смотрели вслед его машине. Поворачивая, Роджер встретился глазами со мной и выставил средний палец на свободной руке.
Сейчас Мэри в комнате для гостей, смотрит «Я люблю Люси». Ну и денек!
На сегодня все.
В.
4 марта
У Мэри задержка — одиннадцать дней. Утром ее стошнило после завтрака. По идее, я должна рвать на себе волосы, но я на удивление спокойна. Это прозак так действует или перспектива появления младенца в доме? Понятно, соседи будут смаковать сплетни: сначала мой муж завел несовершеннолетнюю любовницу, а теперь и ребенка состряпал. Но как бы там ни было, этот ребенок будет кровным родственником моему собственному сыну. Почему я должна запрещать ему расти в этом доме? С другой стороны, он будет постоянным напоминанием о подлости Роджера и о его пренебрежении ко мне. Что, если Роджер потребует общения с ним, захочет помогать растить его?
И если совсем с другой стороны посмотреть — родится малыш! Милый, чудесный живой комочек, лучик добра и любви. Я таю при одной мысли об этом. Или у меня просто крыша едет?
На сегодня все.
В.
4 марта, продолжение
Господи Боже! Мэри говорит, что хочет «заставить ребенка выйти». Видимо, Роджер позвонил ей, пока меня не было, и потребовал сделать аборт, угрожая высылкой из страны. Полдня она висела на телефоне, беседуя с филиппинской тетей Эстой. Судя по всему, эта тетя — вроде тех подпольных бабок, которые, кроме всего прочего, раздают советы о самостоятельных абортах.
— Тетя Эста все знает! — сказала Мэри, махая листком бумаги у меня перед носом — там кудрявыми девичьими завитушками был выведен список трав.
Некоторые я узнала: клопогон, мята болотная.
Мэри канючила:
— Пожалуйста! Надо сходить в магазин…
Я схватила листок и разорвала.
— Роджер врет тебе! — Нелегко было говорить сквозь ее всхлипы. — Он просто лжец, Мэри. Неужели ты до сих пор в этом не убедилась? Никто тебя не вышвыривает из страны!
Сказала, что займусь получением гражданства для нее.
— Все будет хорошо, — твердила я, сама не очень в это веря.
На сегодня все.
В.
5 марта
Дейл позвонил сегодня утром, как раз когда я выдергивала Пита из постели. Схватила трубку.
— Алло?
— Сколько сюрреалистов нужно, чтобы ввернуть лампочку?
Сердце подпрыгнуло от радости. Дейл, социальный работник медцентра, мой тамошний лучший друг, один из немногих, кто знал меня еще в прошлой жизни и не исчез с горизонта. Дейл помнил меня в колготках, на высоких каблуках, с изящным портфельчиком — женщиной, которая зарабатывала свои собственные деньги.
— Не знаю, Дейл. А правда, сколько?
— Купилась! — Он подождал, пока я рассмеюсь. — Эй, ты слышала что-нибудь о дислексике, страдающем бессонницей? Представляешь, не может ни читать, ни удерживать информацию! Бродит всю ночь, размышляя: «Неужели на свете действительно есть собака?»
Мне сразу стало как-то светлее и веселее. Выяснилось, что Дейл ушел-таки наконец из центра.
— Слишком много бюрократии там.
— А дальше что собираешься делать?
