– Вздор! – грубо сказал он. – Единственным оправданием может послужить то, что у вас сложилось ложное впечатление, будто тетка дурно обращалась с ней, и если она вам так сказала, значит, она бессовестная маленькая лгунья! Клара Эмбер пылинки с нее сдувала с тех самых пор, как стала опекать ее.
– Нет, она не говорила ничего подобного, но то, что рассказала, заставило меня пожалеть ее от всего сердца. Как бы пренебрежительно вы к этому ни относились, мистер Карлетон, существует куда худшая тирания, чем жестокое обращение. Это тирания слез, обмороков, взывания к чувствам любви, привязанности и благодарности. Девушка с менее стойким характером наверняка поддалась бы ей, но Лусилла крепка духом, и, сколь бы дурно она ни поступила, сбежав из дома, я не могу не восхищаться ее мужеством.
Он презрительно заметил:
– В столь драматической демонстрации своей силы духа не было решительно никакой необходимости. Я достаточно хорошо знаком с миссис Эмбер, чтобы быть уверенным в том, что она не стала бы прибегать к слезам и обморокам, если бы Лусилла не дала ей для этого веского повода. Я делаю вывод, что несносная девчонка вновь попыталась воспользоваться добродушием и мягкостью своей тетки. Миссис Эмбер часто жаловалась мне на ее своеволие и упрямство, но чего еще она ожидала от девушки, которую баловали с пеленок? Я с самого начала знал, что так оно и будет.
– В таком случае меня удивляет, что вы поручили свою подопечную ее заботам! – пылко воскликнула мисс Уичвуд. – Можно было бы надеяться, что, прояви вы хоть каплю заботы… – Она оборвала себя на полуслове, сообразив, что позволила негодованию завести себя неприлично далеко, и сказала:
– Прошу прощения! Я, разумеется, не имею никакого права подвергать критике ни ваше поведение, ни поведение миссис Эмбер.
– Да, – согласился мистер Карлетон.
Она недоуменно подняла на него глаза, в которых читался невысказанный вопрос, поскольку столь краткая реплика привела ее в замешательство.
– Да, совершенно никакого права, – дал он более развернутый ответ.
Мгновение она балансировала на грани срыва, но тут на помощь ей пришло чувство юмора, и, вместо того чтобы выйти из себя, она неожиданно рассмеялась:
– Как это невежливо с вашей стороны – так осадить меня, когда я уже попросила у вас прощения!
– Как несправедливо с вашей стороны обвинять меня в том, будто я осадил вас, когда я всего лишь согласился с вами! – парировал он.
– Смею надеяться, – с чувством произнесла мисс Уичвуд, – что мы с вами не будем видеться слишком часто, мистер Карлетон. Вы пробуждаете во мне почти непреодолимое желание устроить вам такую выволочку, какой вы еще в жизни не видывали.
Ее смех отразился в выражении его глаз.
– Вы поступите очень неумно, если поддадитесь ему, – сказала он. – Не забывайте, что я пользуюсь репутацией невежи и грубияна. Так что я немедленно отвечу вам тем же, а поскольку я – дурно воспитанный мужчина, а вы – утонченная женщина, то наша стычка закончится явно не в вашу пользу.
– Охотно верю! Тем не менее, сэр, я намерена сделать все, что в моих силах, чтобы заставить вас вспомнить о своих обязательствах перед этой девочкой. Можно извинить то, что вы спихнули ее на миссис Эмбер, когда она была совсем еще ребенком, но с тех пор она выросла и…
– Позвольте мне поправить вас, мадам! – перебил он ее. – Я, вне всякого сомнения, спихнул бы ее на миссис Эмбер, будь я назначен ее единственным опекуном, но так получилось, что в этом вопросе у меня не было выбора. Мой брат захотел, чтобы Эмбер разделила со мной опекунство, а его супруга выразила желание, чтобы, в случае ее смерти, опеку над Лусиллой приняла на себя ее сестра.
– Понимаю, – сказала Энннис, переваривая услышанное. – А вы делегировали ей и власть над будущим Лусиллы? Хотели бы вы, чтобы ее силой вынудили вступить в ненавистный ей брак?
– Нет, естественно! – с раздражением ответил он. – Но, поскольку о замужестве речи не идет, не понимаю, к чему…
– Совсем напротив! – воскликнула она, изрядно удивленная. – Ведь именно поэтому она и убежала из Чартли! Неужели вы этого не знали? А я полагала, что происходящее творится с вашего ведома.
Мистер Карлетон хмуро уставился на нее из-под насупленных бровей.
– Что вы имеете в виду? – пожелал узнать он.
– Боже милосердный! – пробормотала она. – Значит, она ничего вам не сказала? О, как это… как бесчестно с ее стороны! Это лишний раз убеждает меня в том, что я поступила правильно, удержав Лусиллу при себе.
– Я очень рад за вас, мадам! А теперь прошу вас, сделайте одолжение и просветите меня, о чем, черт возьми, вы говорите!
– Непременно расскажу, поэтому перестаньте перебивать меня, – бросила она. – И присядьте же, ради всего святого! Не понимаю, почему мы с вами стоим друг напротив друга, как истуканы!
– Ах, вы не понимаете? Или вы полагали, что я усядусь, прежде чем вы мне предложите это сделать? Вы и впрямь полагаете меня беспардонным грубияном, ведь так?
– Нет, не полагаю. Я совсем вас не знаю! – раздраженно ответила она.
– Кроме того что я снискал себе дурную славу своей грубостью.
Она не выдержала и рассмеялась, после чего, усаживаясь, с обезоруживающей прямотой призналась:
– Боюсь, я повела себя невежливо. Прошу вас, присаживайтесь, мистер Карлетон.
– Благодарю вас! – вежливо ответил он и опустился в кресло напротив. – А теперь будьте так добры, растолкуйте мне смысл всей этой ерунды, что вы тут нагородили о Лусилле.
– Это совсем не ерунда, хотя, признаю, и кажется таковой. Полагаю, вы не знаете, с какой целью миссис Эмбер взяла ее с собой в Чартли-Плейс, куда она направилась с визитом?
– Я не знал, что она отвезла ее туда, пока не получил бессвязное и закапанное слезами письмо от нее из Чартли-Плейс. Что до причины, то, по-моему, она ее не упомянула. Мне это показалось вполне естественным: поместье Лусиллы находится неподалеку, и вплоть до смерти своей матери она проводила у Айверли едва ли не больше времени, чем в родном доме. Очевидно, она подружилась и с его детьми, в особенности, если мне не изменяет память, с сыном Айверли, который ей почти ровесник.
– Вы уверены, что она ничего не сообщала вам о плане, который составила вместе с Айверли? – осведомилась Эннис, не веря своим ушам.
– Нет, – ответил он. – Я не уверен, что она мне ничего не сообщала, но мне удалось расшифровать только первую страницу, и то с величайшим трудом, поскольку она заляпала ее своими слезами. Вторая же страница повергла меня в недоумение: она не только рыдала над нею в три ручья, но и несколько раз зачеркнула написанное, намереваясь, без сомнения, милостиво уберечь меня от перенапряжения.
Слушая Карлетона, Эннис не переставала удивляться его безразличию, которое, впрочем, изрядно забавляло ее. Голос ее подрагивал от сдерживаемого смеха, когда она сказала:
