Темные тучи оставляют небо. Солнце заливает элитный пригород теплыми лучами; отражаясь от бассейна на заднем дворе дома, они слепят Глори глаза. Как завороженная, она смотрит на эти блики. Где-то лает собака. Брызжа слюной, бультерьер бросается на стеклянные двери, разделяющие дом и бассейн. Глори ненавидит этого пса.
– Нужно уходить, – говорит Чипер.
Дом остается позади. Глори не помнит, каким он был внутри, но все еще видит стулья и собаку. Ей кажется, что в этом доме самыми дорогими были стулья и бультерьер охранял только это сокровище. Можно было украсть все, что есть в доме, но не тронуть стулья, и пес бы ничего не сделал ворам.
– Нам нужно купить а-лис и зарядить где-нибудь нейронный модулятор, – говорит Чипер. – Только давай на этот раз выберем дом, где есть хозяева.
Они поднимаются по улице, в конце которой праздник и веселье. Играет музыка, взрываются хлопушки, звучат звонкие голоса. Глори видит Жана Мерло, ставшего в этом нейронном трипе старшим братом Чипера. Он улыбается им и машет рукой. Его дом в начале улицы, и он предлагает Чиперу остановиться там.
– Только без Глори, – говорит Мерло.
– Почему без Глори? – спрашивает Чипер.
– Она же проститутка.
– Уже нет.
– Брат! – кривится Мерло. – Невозможно выбрать свой путь, пройти по нему, а потом вернуться к началу и притвориться, что не устал. Дорогу в этой жизни мы выбираем лишь однажды. Это как цвет волос: родился блондином – блондин навсегда.
– Не идет Глори – значит, не иду я, – говорит Чипер.
Глори улыбается. Он не видит, но сейчас она благодарна ему за эту преданность. И нет больше обид и зависти. Зарядить бы где-нибудь нейронный модулятор да купить немного а-лиса.
А нейронный трип делает уже следующий поворот. Борис Бродский и Догар Ситна стоят в обнимку и зовут Глори по имени. Она понимает, что знает их, но ничего не помнит о статье и газете, не помнит, кем была. «Наверное, очередные клиенты», – решает Глори.
– Ты голодна? – спрашивает доктор Ситна и, не дожидаясь ответа, зовет в дом, к столу. – И не волнуйся о Чипере, о нем позаботится брат.
Глори ест жадно, спешно.
– Куда торопишься? – спрашивает Бродский.
– Нужно зарядить нейронный модулятор и достать немного а-лиса, – честно говорит Глори, прикидывая, что можно будет украсть серебряные столовые приборы, когда желудок насытится.
– Есть тут один… – неуверенно говорит Бродский, не желая произносить слово а-лис вслух.
Глори следит за его взглядом. У высокого окна стоит Клод Маунсьер, который в этом нейронном трипе снова стал ее бывшим сутенером.
– Нужен клиент? – спрашивает он, когда Глори подходит к нему.
– Нужен а-лис, – говорит она.
– А деньги?
– Нет денег.
– Так ты все еще с этим неудачником Чипером?
– Не называй его так.
– Почему?
– Потому что… – Глори пытается вспомнить что-то хорошее о Чипере, но не может. Знает, что хорошее есть, но вот что именно? – Черт! – злится Глори. – Какого черта ты прицепился ко мне? Просто скажи, есть у тебя а-лис или нет?
Клод Маунсьер достает из кармана пакетик с красными пилюлями.
– Не так быстро! – говорит он, когда Глори тянет к пакетику руку. – Есть тут один клиент…
– Я завязала.
– Он просто горит. Думаю, хватит и пары минут.
– Я же сказала… – Глори смотрит, как пакет с красными пилюлями исчезает в кармане сутенера. Другого шанса не будет. Брат никогда не поможет Чиперу с деньгами, зная, что Чипер потратит их на а-лис и бывшую проститутку. А если не принять а-лис в ближайшие пару часов, то начнутся сны наяву – жуткие, сбивчивые. И если Глори еще как-то справляется с ними, то Чипера они сводят с ума. – Ну черт с тобой, – говорит Глори, оглядываясь. – Где твой клиент?
Сутенер улыбается. Они протискиваются сквозь толпу в дальний угол огромной гостиной. Высокие окна открыты настежь. Ветер приносит из сада запах цветов.
– Сколько ты дашь мне таблеток? – спрашивает Глори, когда сутенер приводит ее к столу с закусками, за которым стоит крошечная ширма высотой не выше пояса.
– Десять пилюль тебе хватит?
– Двадцать.
– Двадцать за пару минут? – сутенер смеется. – Двенадцать – и то по старой дружбе.
Глори молчит, пытается разглядеть лицо клиента, но оно какое-то бесформенное, словно набросок скульптора, шаблон, из которого предстоит высечь личность.
– Лишь пару минут, – предупреждает Глори, надеясь, что успеет закончить здесь прежде, чем Мерло приведет в дом младшего брата.
– Умница! – хвалит ее сутенер, наблюдая за работой.
Клиент без лица гладит волосы Глори. Она пытается расстегнуть ему пряжку ремня, украшенную сверкающими драгоценными камнями. Их блеск слепит глаза, унося сознание прочь из дома, к Чиперу и его брату, пытающемуся убедить Чипера отказаться от Глори, соблазняя другими девушками, которых можно найти на этой вечеринке. Глори видит, как они поднимаются по лестнице, входят в распахнутые двери, скользят вдоль высоких окон, за которыми благоухает цветочный сад.
– Она изменилась, – заступается за Глори Чипер.
– Ты так думаешь? – издевается над ним Мерло.
Он словно знает, что происходит сейчас за ширмой, потому что ведет младшего брата именно туда.
– Ну, что я тебе говорил? – слышит Глори его голос за спиной.
Клиент без лица охает, мычит что-то бессвязное.
– Как водяная помпа! – подмигивает ему сутенер, продолжая расхваливать Глори.
Она поднимается с колен. Чипер смотрит на нее и молчит.
– Давай свои пилюли, – говорит Глори сутенеру.
Он отсчитывает двенадцать штук. Глори прячет их в кармане.
– Вот, – Мерло протягивая брату упаковку салфеток. – Думаю, твоей девушке это понадобится.
Чипер кивает, достает пару салфеток.
– Вот, – говорит он, протягивая их Глори.
Она вытирает лицо. Стыда и смущения нет. Есть лишь небольшое чувство вины перед Чипером, но не перед собой.
– Немного на подбородке пропустила, – говорит он, достает еще одну салфетку и помогает ей вытереть лицо.
– Теперь все? – спрашивает Глори.
Чипер кивает, смотрит какое-то время на влажную салфетку в своей правой руке, затем на пачку салфеток в левой, на лицо Глори, ей в глаза, словно чего-то ждет. И сейчас он похож на ребенка. Но ребенка предали. И Глори чувствует перед ним вину за это предательство, понимая в то же время, что случившееся не более чем реальность жизни, которую невозможно объяснить такому большому, но наивному ребенку. Поэтому остается чувствовать вину перед Чипером, но не перед собой.
