Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
Спокойствие.
Эбен отнимает руки от ушей. Они в поту, пальцы не гнутся, как будто он изо всех сил цеплялся за что-то многие часы подряд. Он пытается открыть глаза, но что-то мешает ему. Пальцами он раздирает корку изо льда и пожелтевших замерзших слез.
Моргает. Теперь он может видеть.
Он щелкает пальцами. Он может слышать.
Переступает с ноги на ногу. Он может чувствовать.
Комната по-прежнему озарена розоватым светом. Эбен смотрит на сияющую стену в нескольких сантиметрах от лица – те же полосы серебра и золота. Ничего не изменилось. Точно так же, как и раньше, в них искаженно отражается он сам.
Он делает глубокий вдох.
Дышит и дышит.
Вдыхает, задерживает дыхание и выдыхает.
Комната совершенно не пострадала. Лампа, свисающая с потолка на тонком шесте. Низкий золотой столик с чашей и кувшином по правую руку. Одежды на вбитых в стену крюках.
Там же – инкрустированный нагрудник, который носил Итамар.
Занавес тоже на своем месте – ровный, яркий и чистый.
– Сам-Эль? Итамар? – зовет Эбен.
Никакого ответа.
Он делает шаг вперед.
Он доходит до занавеса.
Раздвигает его кончиками пальцев.
Закрывает глаза, раздвигает еще больше и входит.
Открывает глаза.
И вот он. Ковчег Завета, золотой, два с половиной локтя в длину, полтора локтя в высоту и полтора локтя в ширину, капорет снят и прислонен к стене, херувимы на крышке смотрят друг на друга с вечным упреком.
Единственное доказательство того, что Сам-Эль и Итамар были здесь, – две горстки пепла на полу на расстоянии примерно двух метров друг от друга.
Эбен встает на цыпочки и пытается заглянуть через край Ковчега на дно.
Но ничего не видит.
Тогда он подходит совсем близко.
Внутри – керамическая урна в оплетке из медной проволоки. Каменная табличка без надписей. Полоска черного шелка, сдвинутая в угол.
А в самом центре Ковчега извиваются, свернувшись восьмеркой, две черные кобры: живые, сильные, кусающие друг друга за хвосты.
Эбен протягивает руку и прикасается к краю Ковчега.
Его не убило, не ослепило, и он все еще в своем уме.
Тогда он упирается коленями в край и хватает змей обеими руками. Как только его плоть касается их кожи, змеи затвердевают и выпрямляются, превращаясь в деревянные посохи метровой длины с металлическими наконечниками в виде змеиных голов и золотыми шипами внизу.
Жезл Аарона.
Жезл Моисея.
Эбен затыкает один за пояс.
Другой держит в руке.
Опускается на колени, чтобы дотянуться до таблички, и переворачивает ее.
Она пустая с обеих сторон.
Эбен фыркает, чувствуя, как сжимается сердце. Вот он – Завет Создателей.
Пустая каменная табличка.
Будь они прокляты.
Открывать урну он опасается: наверняка это она – источник манны. Аксумиты будут ее охранять: владение источником, который сможет производить пищу после События, станет существенным преимуществом, если, конечно, разобраться, как он работает, но пока в этом нет нужды.
Остается только сморщенный кусочек шелка.
Эбен отодвигает его в сторону концом посоха и видит… вот оно.
Он наклоняется и подбирает находку. Вертит в руке.
Ощупывает.
С недоверием качает головой.
Тук-тук.
Кто-то стучит в дверцу.
Эбен разворачивается и пересекает Кодеш ха-Кодашим. Отпирает замок, чтобы человек по ту сторону смог открыть дверцу.
Хиляль просовывает в отверстие изуродованную голову.
– Ну что, учитель? Я не мог просто сидеть и ждать.
– Ты мне не поверишь.
– Он открыт?
– Да.
– Кто это сделал?
– Сам-Эль и Итамар.
– Они выжили?
– Нет.
– Бог забрал их.
– Да, мой Игрок. Бог забрал их.
– И что было внутри?
– Это, – говорит Эбен, показывая ему змеевидные посохи. – Они – живое оружие. Жезл Аарона и жезл Моисея, змеи поедающие, первые создатели, Уроборос. Символы нашей чистоты, символы охотников на Эа. Даже если наша Линия никогда не найдет Оскверненного, эти посохи сослужат хорошую службу в Последней Игре.
– Что там было еще? Завет?
– Нет никакого Завета, Игрок. Скрижаль пуста.
Хиляль отводит глаза.
– Было ли там что-то еще, учитель? – стиснув зубы, спрашивает он.
– Да, Игрок. И ты не поверишь что.
Эбен протягивает свою находку, и Хиляль осматривает ее. Это тонкая коробка из черного металла, размером с большой смартфон, слегка изогнутая и с отметкой в одном из углов. Эбен передает ее Хилялю – как только Игрок 144-й Линии прикасается к коробке, та начинает светиться.
Хиляль смотрит на Эбена.
Эбен смотрит на Хиляля.
– Пора вступить в Последнюю Игру, мой Игрок.
– В Последнюю Игру, учитель.
Ань Лю
Над Ла-Маншем, курс 0° 12’ 56’’
Спазм.
Он свободен.
Но где именно он находится, пока неясно.
Ань осматривает пульт управления «Линксом», находит панель навигации и механизм включения автопилота. Нажимает несколько кнопок на сенсорном экране и видит перед собой Ла-Манш. Огни на севере – Дувр. Но возвращаться в Англию он не хочет. Ни за что, ни за что – хлопСПАЗМхлоп – ни за – хлопСПАЗМ – что – хлопхлопСПАЗМХЛОПХЛОПХЛОП – ни за что.
Ань бьет себя по щекам, чтобы усмирить тик.
Как ни странно, это срабатывает. «Тиёко Такеда, – шепчет он. – Тиёко Такеда».
Из носа капает кровь.
Спазм.
Он с силой выдыхает воздух. Адреналин постепенно выжигается. Зато нарастает головная боль, словно пропитавшая каждый кубический сантиметр его черепа. Ань кладет руки на штурвал. «Линкс» послушно описывает полукруг над водой и ложится на курс 202° 13’ 35’’. Еще раз пролетает мимо горящего миноносца – на этот раз в трех километрах к востоку. Ань надеется, что его не заметят, что пушки все еще не готовы, а еще лучше – что все слишком заняты пожаром, чтобы отвлекаться на стрельбу.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
