Фейра перешла к другому иллюминатору, стараясь разглядеть палубу, потому что услышала скрип и грохот саркофага, который тащили к трапу. С ужасом она смотрела, как снимали запоры, отбрасывая миртовые листья, которые уносило ветром. Янычары в темно-красных накидках встали полукругом позади гроба, обнажив головы. Они стояли, как вкопанные, дрожа от страха, как новорождённые жеребята.
Сначала он сел, затем поднялся из гроба, опираясь на него трясущимися руками. Вид его наводил ужас. Разорванный саван свисал с него лохмотьями – казалось, будто это труп, запелёнутый с ног до головы, восстал из мёртвых. Кто-то бросил ему накидку, которая, словно облако, накрыла его тенью. Он натянул её на себя, спрятав под черным капюшоном свою замотанную голову. Сзади накидку украшал крылатый вышитый золотыми нитками лев. Казалось, зверь движется при каждом прерывистом вдохе и выдохе своего хозяина, а на костлявой иссохшей спине словно поднимаются и опускаются крылья.
Теперь Смерть была одета, как ей и подобает, в черное.
Он замер на мгновенье возле трапа, прежде чем спуститься по нему вниз под напором ветра. На причале он упал на колени, попытался подняться, но не смог.
Фейра смотрела, не в силах оторвать глаз от этого жалкого зрелища. Жалость к несчастному боролась в ней со страстной надеждой на то, что он утонет сейчас, упав прямо в воду, или его затянут в море волны прилива, которые посеребрили и намочили его тяжелую накидку.
С нечеловеческим усилием он поднялся на ноги и, пошатываясь, прошел между стоявшими на страже столпами. Из-за причудливых складок его накидки казалось, что он единственный на всей просторной площади, кто не отбрасывает тень. Это и ещё массивная черная накидка, которую трепал ветер, придавали умирающему зловещий, сверхъестественный вид; он был самим воплощением Смерти.
Тогда Фейра поняла, что сам галеас, как и накидка с этой жуткой химерой – крылатым львом с книгой, – все это часть задумки. Горожане увидят венецианский корабль и немощного человека в адмиральском плаще и бросятся ему на помощь. Вот уже несколько человек направились к нему.
Она принялась стучать по иллюминатору, кричать, но стекло было плотно пригнано. Способное выдержать и шторм, и нападение врага, оно даже не треснуло. Она ободрала кожу на пальцах и сорвала голос, но это ничего не дало. Тогда она бросилась к двери и загремела замком, зная, что это бесполезно. Она посмотрела наверх и в отчаянии рванула за решетки в шканцах, пытаясь открыть их. Потеряв надежду, Фейра схватила бутылку из-под вина и со всего размаха ударила об иллюминатор, но та разбилась вдребезги, поранив ей руку осколками.
Слизывая кровь с пальцев, Фейра увидела женщину с маленьким мальчиком на руках, которая хотела помочь несчастному. Мать поставила ребенка на мостовую и натянула ему на лицо маленькую треуголку, чтобы защитить от дождя. Мальчик уцепился за её юбку, не желая отпускать её, так что они вместе подошли к укутанной фигуре.
Фейра уже не кричала, она в отчаянии молила женщину: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, уходите. Уведите ребенка. Спасайтесь». Но женщина с сыном, который не отставал от неё ни на шаг, подошла прямо к Смерти и протянула ему руку. Время словно остановилось; Фейра видела, как черная рука Смерти вылезла из-под накидки и обвилась вокруг белой руки женщины.
Дело было сделано.
Она видела, как женщина отпрянула с омерзением от лица под капюшоном, видела, как она отдернула белую руку и прикрыла ею мальчика, прижимая его к себе – той рукой, которой дотронулась до Смерти. Подошли поближе ещё несколько человек, пробираясь по колено в воде, чтобы посмотреть, что случилось. Фейра обернулась к отцу. Ей незачем было видеть, что будет дальше, или рассказывать ему о том, что случилось. Он прочитал всё на её лице и повалился на койку, подавленный. Корабль снова накренился, якорь подняли и галеас развернулся. Ветер надул паруса, и пристань стала быстро удаляться.
Фейра смотрела, как берег в иллюминаторе становился всё меньше и меньше. И эта обреченная кучка людей, окруживших Смерть, тоже уменьшалась с каждой минутой. Фейра смотрела на них, пока они не стали крохотными – не больше черных спор варфоломейского дерева.
Глава 11
Фейра вернулась к отцу – теперь он был единственной её заботой.
Она отринула все остальные чувства. Её учили ненавидеть жителей Венеции, но она не чувствовала ничего, кроме жалости, к той молодой матери и её ребенку и ко всем тем, кто хотел помочь Смерти. К тому же она не оправдала надежд собственной матери; не сумев предупредить дожа о грозящей городу опасности. Но для раскаяния у неё ещё будет время. Сейчас главное – вылечить отца и привезти его домой.
Доставив свой страшный груз, корабль развернулся и удалялся от города на всех парусах. Фейра опустилась на колени возле койки отца, чтобы успокоить его этой новостью. На мгновенье ей показалось, что его уже нет, но, когда она взяла его за руку, он проснулся и снова закашлялся. Она обрадовалась – кашель помогает организму очистить легкие от заразы – и улыбнулась ему.
– Не волнуйся, отец. Мы плывем домой. Скоро мы снова увидим Босфор и Сераль, и купол Софии – сияющий золотом в лучах солнца.
В ответ он еле заметно кивнул.
– Джудекка, – прошептал он хрипло.
Она не поняла этого слова, но знала, что чума вызывает бред. Фейра погладила его по голове. Отец схватил её руку и крепко сжал.
– Безопасное место, – продолжал он. – Султан обещал.
Она кивнула, радостно улыбаясь, хотя на самом деле не верила, что султан обеспечит их убежищем. Люди на борту “Il Cavaliere” значили для него ровно столько же, сколько и тот, кого они доставили в Венецию, поэтому каждая минута на пути домой лишь приближала опасность.
С этими тяжелыми мыслями она вернулась к иллюминатору. Она хотела увидеть, как Венеция, наконец, скроется вдали. Город не показался ей красивым: ей внушало отвращение сознание своего участия в той ужасающей судьбе, которая ожидала его. Фейра поклялась, что если ей удастся добраться до дома, она никогда больше не покинет Константинополь. Она никогда не вернется сюда, никогда. Само слово «Венеция» было ненавистно ей, с его острыми слогами, которые резали, как нож, и шипели, как змея. Ей бы никогда больше не хотелось увидеть крылатого льва. Он чудовище, и каждая морская миля, разделявшая их земли, была счастьем для неё.
Но вместо выхода в открытое море корабль огибал серую отмель к северу от города. Здесь уже было немного таких величественных зданий, как на большой площади; дома казались проще и грубее с их коричневой и крапчатой, как куриное яйцо, кладкой. Кое-где лежали руины – темные пятна на горизонте, словно выпавшие зубы. Между ними простирались поросшие травой пустоши. К одному из таких диких мест и причалил корабль.
Фейра научилась распознавать, когда бросают якорь и когда корабль кренится, прежде чем замереть на месте. Однако всё ещё не понимала, почему они остановились? Почему не торопятся домой? Что им здесь нужно?
