— Папа, они спрашивают, нет ли чего покрепче?
— Покрепче я бы сам не отказался. Да где взять?
Я хотел было сказать, что в Мирной, например, для этого шинки имеются, но прикусил язык.
— Вино у нас только нарисованное, — вздохнула Лиза, указывая на натюрморт, висящий на стене, когда перебрались в кухню.
— Нарисовать мы и сами можем, — вздохнул я в ответ и отрекомендовался: — Мы с коллегой — художники.
— Правда? — Девушка округлила глаза, тут же исчезла из кухни, вернулась с листом бумаги и коробкой цветных карандашей. — Нарисуйте мне жирафа!
— Почему жирафа? — спросил я, принимая бумагу и карандаши.
— Он большой, ему видней. Я буду с ним советоваться.
«Наутилус помпилиус», — вспомнился Илья Муромец.
— Такой на одном листе не уберется, — втянулся в абсурдный разговор я. — А советоваться нужно с папой.
— Не хотите жирафа, нарисуйте философский камень.
— А камень для чего?
— Все его ищут, а у меня уже будет.
— Камень я могу из-за пазухи достать. Держу на всякий случай. Мы же в армии…
В кухню вошел Гоменский:
— Они такие прикольные! — сказала дочка папе про нас, словно видела перед собой двух клоунов. Майорской дочке все солдатики казались забавными. Я узнавал в ней самого себя — подростка в гостях у дядьки. Тогда мне все солдаты тоже казались славными парнями, готовыми по-доброму услужить.
— У вас чайник убегает! — указал майор на плиту и вышел.
— Чайник убегает! — подхватила дочка с другой интонацией.
— Это не страшно, — успокоил я, поворачивая ручку на плите. — Плохо, когда солдат срочной службы убегает…
Пока девушка расставляла чашки, выкладывала печенье, конфеты, а Серега разливал чай, карандаш у меня забегал по бумаге. Лиза Гоменская не спрашивала, что же я в итоге рисую — жирафа или философский камень, но с интересом поглядывала на меня. Что и требовалось.
Майор зашел ко мне за спину, глянул на рождающийся рисунок и с загадочной улыбкой — на дочку.
— Ну, кто там, кто? — не выдержала она и вскочила с места. Я дунул на листок и подал ей ее портрет.
— Ничего себе! Как здорово! Я думала, вы прикалываетесь насчет рисования…
— Еще как прикалываемся, — проговорил я, вспомнив подсиженного художника.
— Они, Лиза, молодцы, — похвалил нас Гоменский дочери. — Клуб оформляют просто профессионально.
— А вы кого можете нарисовать, сударь? — спросила Лиза Серегу.
— Я только рамки для картин делаю, — отвел скромный Серега себе место второго плана.
— Сергей за короткий срок изготовил десяток планшетов, обтянул их тканью, все получились одна к одной — в мастерской так не сделают! — воздал должное я товарищу.
— Правда? Но это ведь трудно — делать все одинаково. У меня даже бумажные цветы и хлопушки получаются всякий раз другие!
— Есть хитрость, — сказал Серега. — Надо выключить воображение, оно мешает. Семь раз отмерять не обязательно, достаточно одного, но — точно. Затем…
Серега с Лизой увлеклись разговором, я прихлебывал крепкий чай, в прихожей у Гоменского затренькал телефон. Поскольку служебная квартира офицера была небольшой, я слышал каждое слово.
— Илья Петрович, я не знаю, когда именно они пропали, твои препараты, — оправдывался перед кем-то Гоменский. — Все лежало в шкафу, в нижнем ящике. Я, признаюсь, уж забыл про твою посылку. Только вчера хватился — нету, сразу тебе позвонил. Чего он так долго не ехал, человек твой? Недели две прошло!.. Простудился?.. Грипп?.. Сейчас вроде бы не сезон для гриппа… Ну, извини, извини… Ты мне скажи, что за дефицитные лекарства там были, я сам все соберу, по новой, раз уж так вышло… Не соберу? Почему не смогу? Что же за препараты там были? Хорошо, давай не по телефону. Своего заместителя пришлешь? Да, пожалуйста! Встречу, помогу, чем сумею. Выведет моих архаровцев на чистую воду — еще спасибо скажу…
Гоменский положил трубку на аппарат, судя по звуку, я вновь переключился на Серегу:
— Так что, — подытожил его слова, обращаясь к дочке начальника отделения. — Тебе, Лиза, Сергей нарисует философский камень, если надо…
Майор появился в кухне с озабоченным видом:
— Ну как, почаевничали? Тогда, по коням! Спускайтесь в машину, я вас догоню.
— Как тебе Лиза? — спросил Серега.
— Что я? Главное, чтобы она своему папе нравилась, и у него не было б нужды вымещать недовольство своим чадом, заступая на службу, на подопечных.
— По-моему, девочка хочет казаться вундеркиндом, — высказал свое мнение Перепелкин. Вероятно, Наутилусу Помпилиусу удалось его зацепить.
Водителя «уазика», сальной улыбочкой похожего на нашего Бондаря, на свой манер взволновало то обстоятельство, что мы общались с дочерью начальника отделения, которую он, очевидно, уже встречал:
— Понравилась дочка Гоменского? Фигуристая телка? Присунул бы ей?
Я лишь молча посмотрел на него, а про себя подумал: наши офицеры смелостью превосходят цирковых дрессировщиков. Что там медведь на велосипеде? Тут за руль целого автомобиля посадили животное!
Возвращаясь в клуб, вновь заприметили Люцию. У нее, видно, выдалась свободная минутка, чтобы посидеть на скамейке. Вид девушка имела печальный. Она сделала движение рукой, мне показалось, — подносит к губам сигарету. Но нет, в отличие от моего московского видения в руке у медсестры оказалась шариковая ручка. Красавица подняла на нас задумчивые глаза. Я остановился, щелкнул невидимыми каблуками, по-офицерски коротко кивнул, после чего замер, глядя на нее. Означало — весь к ее услугам! А Серега кивнул и одними губами прошептал: «Здрасте». Девушка едва улыбнулась, кивнула в ответ.
Мы с Перепелкиным вернулись к работе, но, оказалось, ненадолго. В дверях зала вдруг возникла Люция. Сердце мое сжалось — она пришла к нам. Сама! Оказалось, даже не к нам, а ко мне.
— Здорово получается! — кивнула она на стену, безоговорочно спасшую меня и Перепелкина от Рубликова.
— Спасибо на добром слове, — ответил я за нас обоих.
— Олег, можно тебя на пару слов?
Я изо всех сил постарался скрыть волнение, — она назвала меня по имени!.. Мог бы сказать, что от Сереги секретов не имею, но это было бы неправдой. У меня были секреты и от Сереги. Пока были. Но вовсе не от того, что не доверяю. Просто говорить про все, не касающееся напрямую нашей совместной службы, было не обязательно. Еще успеется.
Мы вышли из клуба с Люцией.
— Я хотела спросить тебя про Романа, — сказала она. — Зачем ты сказал о том, что он думал сделать мне предложение?
— Немножко не так, — мягко поправил я ее. — Я узнал, что Рома предложения не делал. Мне это было важно.
