– Спасибо, папа, – сказал Ройбен, сам удивляясь тому, насколько обрадовался, когда услышал отцовский голос.
Они говорили еще несколько минут, а потом Грейс сказала, что должна позвонить Джиму. Что он до смерти боялся, что Селеста передумает и вернется к намерению сделать аборт, и ей необходимо сообщить ему, что все в порядке. Селеста собиралась прийти к ним на ленч, и если Ройбен свяжется с цветочным магазином на Коламбус-авеню, оттуда успеют к часу доставить букет. Не будет ли Ройбен любезен это сделать?
– Да, – ответил он, – я немедленно это сделаю. И, мама, послушай, я сам за все заплачу. Сам позвоню Саймону Оливеру. Позволь мне самому все организовать.
– Нет-нет, этим займусь я, – возразила Грейс. – Ройбен, положа руку на сердце, ты же наш единственный ребенок. Джим – католический священник, и этим все сказано. У него никогда не будет ни жены, ни детей. Я уже давно смирилась с этим. И когда нас не станет, все, что у нас есть, перейдет к тебе. И поэтому совершенно безразлично, кто из нас будет обеспечивать Селесту.
И она отключила связь, оставив последнее слово за собой.
Ройбен сразу же набрал номер цветочного магазина.
– Что-нибудь внушительное и радующее глаз, – сказал он мужчине, снявшему трубку. – Даме нравятся розы любых цветов, но мне хотелось бы, чтоб вы сделали букет в весеннем стиле, – добавил он, глядя в окно на мутно-серое небо.
Покончив со всем этим, он наконец взял чашку с кофе, сделал большой глоток, откинулся на спинку кресла и задумался. Он только что заверил мать, что Лаура будет рада, но на самом-то деле никак не мог предугадать ее реакцию. Зато в словах Феликса он нисколько не сомневался.
Судьба преподнесла ему единственный в своем роде подарок.
Да, кроме этого ребенка, он никогда больше не сможет стать отцом обычному человеку. Ему вдруг стало страшно от мысли, что этого могло не случиться. Но это случилось. Он будет отцом. Он «подарит» Грейс и Филу внука, и этот внук будет целиком и полностью человеком и сможет расти у них на глазах. Невозможно было знать заранее, какие еще сюрпризы на этот счет приготовил ему мир, но случившееся изменило все. Его переполняла благодарность, благодарность неизвестно толком к кому или чему – к Грейс, уговорившей Селесту, и к Селесте, которая родит ему ребенка, и к Селесте за то, что она существует, и судьбе за то, что у них с Селестой случилось то, что случилось. А потом слова и вовсе иссякли.
Феликс молча смотрел на него, стоя спиной к огню. Он улыбался, но его глаза были подернуты слезой и заметно покраснели. Лицо его было грустным, а улыбку можно было бы, пожалуй, назвать философской.
– Я рад за тебя, – прошептал он. – Очень рад. Даже выразить не в состоянии.
– Видит бог, – сказал Ройбен, – за этого ребенка я готов отдать ей все, что у меня есть. А она меня ненавидит.
– Нет, сынок, не ненавидит она тебя, – поправил его Феликс. – Просто, она тебя не любит и никогда не любила, а теперь ее мучает совесть, и ей неловко.
– Вы так думаете?
– Конечно. Я понял это с первой же встречи с нею, когда слушал ее бесконечные разговоры о твоем «равнодушии ко всему на свете», и «безответственном поведении», и о том, как, по ее мнению, тебе следует планировать дальнейшую жизнь.
– Подумать только, все это знали, – сказал Ройбен. – Все на свете. Кроме меня. Но в таком случае почему она вообще водилась со мною?
– Трудно сказать, – ответил Феликс. – Но заводить сейчас ребенка она не хочет и поэтому официально отдаст его тебе. Я на твоем месте постарался бы действовать побыстрее. А потом она с радостью выйдет замуж за твоего лучшего друга Морта, к которому пока что не испытывает смертельной обиды, и, возможно, со временем заведет ребенка от него. Она женщина практичная, красивая и очень сообразительная.
– Что есть, то есть, – согласился Ройбен.
В голове у него путались самые разнообразные мысли о белье для младенца, о колыбелях и няньках, книжках с картинками, мелькали мимолетные сцены, в которых мальчик сидел на подоконнике окна с красивыми ромбовидными стеклами, а он, Ройбен, читал ему вслух. В конце концов, все любимые детские книжки Ройбена до сих пор хранились на чердаке дома на Русском холме – и «Остров сокровищ» с великолепными иллюстрациями, и «Похищенный», и восхитительные старые сборники стихов, которые так любил читать ему Фил.
В других эпизодах мальчик выходил из парадной двери с ранцем, полным учебников, на спине; видел его Ройбен и взрослым человеком. А будущее расслаивалось, путалось, расплывалось в тумане, в котором Ройбену предстояло покинуть теплый круг своей семьи, своего сына – предстояло, никуда от этого не деться, – иначе ему не удастся скрыть, что он не стареет и никак не меняется внешне, – но потом этот мальчик, этот молодой человек останется с ними, с Грейс и Филом, с Джимом и с Селестой, кстати, и, может быть, с Мортом – станет одним из них, когда Ройбен исчезнет неизвестно куда.
Он посмотрел на окно, и вдруг весь его маленький мирок развалился на мелкие части. В его памяти возникла Марчент, стоящая по другую сторону окна, и его вновь пробрал озноб.
Ему показалось, что он очень-очень долго неподвижно сидел, в полном молчании, а Феликс так же молча стоял у камина.
– Мой мальчик, – ласково сказал Феликс. – Я понимаю твое состояние, и мне очень не хочется его нарушать, но я подумал… Не съездишь ли ты вместе со мною на кладбище Нидека? Мне кажется, ты был бы не против. Сегодня утром я поговорил с нашим поверенным, Артуром Хаммермиллом, ты знаком с ним. И, судя по всему, Марчент все-таки похоронили здесь.
– О, да, конечно, я пойду с вами, – ответил Ройбен. – Но сначала мне следует кое-что рассказать вам. Я снова видел ее. Минувшей ночью.
И он не торопясь, методично, в подробностях, рассказал Феликсу о недавних событиях.
8
Под низко нависшим свинцовым небом, из которого на раскинувшиеся вокруг леса сеялся мельчайший дождь, они направились на нидекское кладбище. Феликс сам сел за руль своего громоздкого седана «Мерседес».
По его словам, Артур Хаммермилл – в соответствии с завещанием Марчент – распорядился похоронить ее в фамильном мавзолее. Хаммермилл лично провел небольшую церемонию, на которой (хотя никаких извещений адвокат не делал) присутствовали несколько обитателей Нидека, в том числе Гэлтоны и их родственники. Что же касается братьев-убийц, то их кремировали, согласно указаниям, которые они оставили своим «друзьям».
– Мне очень стыдно, что я до сих пор не побывал на ее могиле, – сказал Ройбен. – Очень стыдно. Наверняка что-то держит ее в таком состоянии, и она несчастна.
Феликс молча смотрел на дорогу.
– Я и сам не был на ее могиле, – наконец сказал он со страданием в голосе. – У меня правда были довольно веские основания думать, что она похоронена в Южной Америке. Но это меня не оправдывает. – Он говорил напряженным голосом, словно пребывал на грани нервного срыва. – Она ведь была последней из моих кровных потомков.
