Команды теперь следовали с удвоенной скоростью, но Максим успевал их выполнять, подгоняемый страхом и постоянными покалываниями. Он вдруг вспомнил, что палка, которой кололи скот, подгоняя его, в Древнем Риме называлась стимулом. «У меня сейчас хороший стимул», – попытался он пошутить про себя, но веселее на душе от этого не стало. Движения были уже не такими точными, руки заметно подрагивали, но Максим пока что справлялся. Старик носился от прибора к прибору с горящими глазами. Сейчас он напомнил Максиму того страшного алхимика из сна. Хотелось закричать и проснуться, но это, к сожалению, был уже не сон.
Наконец, старик удовлетворенно улыбнулся, отер пот со лба и плюхнулся в кресло напротив Максима, такое же, как у мальчика, предусмотрительно поставленное заранее. Он нацепил на себя точно такой же странный шлем, но привязываться не стал. Лампы, направленные на его ястребиное, но в то же время морщинистое лицо, переливались всеми цветами радуги и создавали впечатление, какое бывает на дискотеке. Только вместо дикой, гремящей музыки еле слышно потрескивали приборы, а присутствующие не дергались в бешеном ритме, а, напротив, сидели очень, можно сказать, неестественно спокойно.
– Афанасий Семенович, теперь опыт закончен? – с надеждой спросил Максим, решившийся наконец нарушить тишину. Он ждал, когда его развяжут и он вновь обретет свободу.
– Почти закончен, – довольно произнес сосед. – Ты уже сделал все, что от тебя требовалось. Осталось только немного подождать. Теперь уже совсем недолго. – И он взглянул на самые большие часы, нижняя половинка которых наполнилась песком на треть.
– Тогда мне можно встать? – робко спросил мальчик. – А то мне сильно хочется… по делам. – Он надеялся, что такая невинная ложь ему поможет.
– Нет, нельзя! – отрезал старик, сверкнув глазами. – Потерпи, я же сказал: осталось недолго… Совсем недолго… – пробормотал он как бы про себя, и эти последние слова прозвучали почти печально.
Вдруг Максима пронзила такая внезапная боль, что он невольно вскрикнул. Она напоминала резкий укол в кресле дантиста, когда сверло бормашины доходит до нерва. А потом последовали новые уколы, от которых не было спасения. Максим попытался вскочить, но ремни не давали даже пошевелиться, а от движений только сильнее впивались в кожу. Мальчик отчаянно замолотил свободными от локтей руками, пытаясь сорвать путы, но ничего не получалось. Тут Афанасий Семенович резко встал и направился к нему. Максим надеялся, что в старике наконец проснулась жалость, но тот резко пригнул его руки к подлокотникам кресла и стянул такими же ремнями. Теперь мальчишка оказался полностью обездвижен и никак не мог противостоять нарастающей боли, словно несчастный еретик в пыточных застенках инквизиции.
– Прости, малыш, но по-другому нельзя, – бормотал старик. – Ты сам виноват. Почему ты не выпил все до конца? Сейчас бы чувствовал себя совсем по-другому.
– Что это за опыт, Афанасий Семенович?! – уже закричал Максим.
– Ты уверен, что хочешь это знать? – Старик, прищурясь, внимательно посмотрел на него. – Что ж, теперь, пожалуй, можно. У тебя еще осталось немного времени.
От последней фразы Максима всего передернуло. Хотелось думать, что Афанасий Семенович просто обмолвился, неудачно выразился, но в глубине души он понимал, что это не так. В голове проносились самые разнообразные и фантастические предположения. Он представлял себе, что старик просто маньяк. Или же что он охотник за человеческими органами. Или даже людоед, а реактивы – особые приправы. В другое время Максим просто посмеялся бы над такими фантастическими домыслами, но сейчас ему было отнюдь не до смеха. Но, какими бы ни были странными его объяснения, то, что предстояло услышать, превосходило все ожидания.
– К сожалению, тебе придется умереть, – грустно, но в то же время как-то буднично произнес Афанасий Семенович. Таким тоном учитель может выражать сожаление, что приходится поставить двойку хорошему ученику.
Когда смысл этих страшных слов, столь не вяжущийся с их интонацией, дошел до Максима, тот не мог вымолвить ни слова. У него перехватило дыхание. Он только расширенными от ужаса глазами смотрел на старика, надеясь, что тот сейчас рассмеется и все обернется в глупую, неудачную шутку. Мальчик, как утопающий, хватался за соломинку. Но сосед сохранял полную серьезность. И это его спокойствие, наводившее на мысли об удаве, и было страшнее всего. Ни гнева, ни жестокости – одно лишь чувство выполняемого долга.
– Мне очень жаль, что так получилось. Просто ты мне идеально подходил. Но ты погибнешь не зря, – продолжал тем временем Афанасий Семенович, не меняя интонации. – Это великая жертва ради науки! Ты уподобишься тем подвижникам, которые проводили опыты с ртутью или с ураном, зная, насколько это опасно. – Теперь старик воодушевился, и в его голосе послышались патетические нотки. – А сейчас я открою тебе великую тайну! Ты должен знать, за что погибаешь! Ты должен принять смерть осознанно, как человек, а не как глупая скотина, которую ведут на бойню!
– Нет! Я не хочу умирать! – истошно завопил Максим, сбросив с себя оцепенение и выйдя из своего почти что гипнотического транса. – Афанасий Семенович! Скажите, что вы пошутили, скажите, что это неправда! Я еще слишком молод! Я… – Страстный монолог прервался, потому что старик закрыл Максиму рот своей сильной не по годам рукой.
– Тише! Шумом ты ничем себе не поможешь! – прошипел он все с тем же ледяным спокойствием. – Я просто заткну тебе рот кляпом. Лучше оставь себе возможность задавать вопросы. – Старик медленно и осторожно отпустил руку и, убедившись, что мальчик больше не кричит, продолжил, глубоко вздохнув: – Да, ты очень молод. Но в том-то и дело, что чем моложе жертвы, тем меньше их требуется.
– Но что станет с моими родителями! Они же с ума сойдут! – Максим заговорил шепотом, опасаясь, что сосед приведет в исполнение свою угрозу. Ему действительно стало смертельно жаль не только себя, но и маму с папой. Он живо представил себе их горе и чуть не заплакал от сочувствия. Но, кроме того, Максима не покидала мысль разжалобить старика.
– Да, это, конечно, проблема. – Афанасий Семенович опять вздохнул. – Но подходящего сироты найти не удалось. Ты принадлежишь к избранным. А что до родителей… Ведь ты не просто погибнешь, а пропадешь без вести. Тела нигде не найдут. Ты просто исчезнешь. А у них останется надежда на то, что сын жив. Все произойдет как с Мишей, о котором тебе рассказывал дедушка. А я сумею подбросить для родственников и милиции подходящую версию, а когда все уляжется, спокойно уеду.
– А что с моим дедушкой? – вспомнил Максим. Теперь он уже знал, что от старика можно ожидать всего, даже самого страшного, и боялся, что тот мог что-то сделать с его родными.
– С твоим дедушкой все в порядке, – махнул рукой Афанасий Семенович. – У него оказалась слишком хорошая память. Он мне чуть-чуть все не сорвал. Они с отцом и в тот раз меня едва не разоблачили. Я еле успел следы замести… Надо же, через столько лет… – Старик покачал головой. А Максим окончательно убедился в безумии соседа: похоже, тот решил, что он и есть тот самый аптекарь из дедушкиной юности. – Так вот, – продолжал тем временем старик. – Твой дедушка серьезно мешал мне, и я был вынужден… – Он замялся, подбирая подходящее слово. – Организовать его болезнь. – И торопливо, оправдываясь, добавил: – Но так, чтобы твой дед не умер. Ведь я легко мог бы его убить! Но мне не нужны лишние жертвы! Немножко гипноза, немножко яда, и все в порядке. – Афанасий Семенович гордо поднял голову так, что затряслась борода. Он явно кичился своей добротой.
