Воцаряется долгое неловкое молчание.
Стиви Джи взирает на меня с изумлением.
— Ты что же, бросил музыку? — интересуется он.
— Не бросил, — отвечаю я. — Просто решил сделать перерыв.
— У Дейва здорово получается, — сообщает Фрэн, видимо желая исправить свою ошибку. — Скоро вся наша редакция начнет к нему ходить за консультациями!
Оба смеются: мне не остается ничего, кроме как к ним присоединиться. По счастью, мучения мои продлятся недолго — нам выходить на третьем этаже.
— Очень рад был с вами познакомиться, — галантно замечает Стиви Джи, когда мы с Фрэн выходим.
— Еще увидимся! — машет рукой Фрэн.
— Непременно, — отвечает он.
— Дейв, если тебе и вправду нужна работа, позвони мне как-нибудь на днях, поделись своими идеями. Я посмотрю, что смогу для тебя сделать.
Ответить я не успеваю — дверь закрывается.
— Какой лапочка! — воркует Фрэн. — Я давно уже мечтала с ним заговорить, только предлога не было! Ах, какой красавчик!
— Не знаю, что ты в нем нашла, — рявкаю я. — Ты слышала, что он сказал? Черт побери, этот тип был у нас стажером! Варил мне кофе, вскрывал для меня почту — а теперь говорит: «Позвони как-нибудь на днях, я посмотрю, что смогу сделать…» Вот сукин сын!
Но Фрэн мои страдания только забавляют: она подхватывает меня под руку и втаскивает в офис «Крутой девчонки».
Пачка
Полдень. Я на рабочем месте. Дженни с утра бегает по переговорам, а Фрэн отчалила на фотосъемку для конкурса красоты среди читательниц — превращать стайку девчонок в подобие их обожаемых поп-звезд. Работы мне хватит до вечера: рецензии на новые альбомы, телефонное интервью с лидером новой ирландской группы… Я решаю глотнуть свежего воздуха и пододвигаю к себе пачку писем, адресованных «Доктору Разбитых Сердец».
Работаю я всего две недели, но, если верить Фрэн, получил уже столько почты, сколько бедняге Адаму и не снилось. Взяв из стопки первый конверт, открываю и погружаюсь в мир девичьих страданий:
Дорогой Доктор Дейв!
Объясните, пожалуйста, почему, если есть две девушки, и у одной большая грудь, но ума не больше, чему промокашки, а у другой с мозгами все в порядке, но грудь маленькая, парень обязательно выбирает дуру с большими сиськами? Я вот почему спрашиваю: мне этот парень очень нравится, и я ясно вижу, что и сама ему нравлюсь, и вдруг он мне заявляет, что со мной хочет просто дружить, а гулять будет с одной девчонкой, у которой здоровенные сиськи и ухмылка, как у гиены.
Фанатка Джанет Джексон (14), Абердин.
Дорогой Доктор Разбитых Сердец!
Папа застал нас с моим другом, когда мы лежали на диване и целовались, и страшно разозлился. Все из-за того, что он не знал, что мы влюблены, и думал, мы просто дружим. А теперь он совсем взбесился: говорит, что «в обозримом будущем» я из дому не выйду, и даже запрещает говорить по телефону. И говорит, чтобы я не смела больше встречаться с этим парнем. Я не знаю, что делать, просто с ума схожу. Как ему объяснить, что мы ничего дурного не делаем?
В отчаянии
фанатка «Бухты Доусона» (16), Челтнем.
Уважаемый Доктор Дейв!
Когда мы вдвоем, мой приятель ужасно милый, но на людях ведет себя, словно я невидимка. Почти со мной не разговаривает, не хочет даже за руку держать! Все мои подруги возмущаются и говорят, что его давно пора бросить — но я-то знаю, что, когда мы одни, он совсем другой! Объясните, пожалуйста, почему он так себя ведет и что мне делать?
15, Ливерпуль.
Остальные письма я только пролистываю. Синие, красные, зеленые чернила, черные и цветные фломастеры. Одно даже написано светящимися чернилами на черной бумаге. Тематика самая разная — от безответной любви до техники избавления от надоедливого ухажера, от держания за руки до поцелуев взасос. Прочту-ка напоследок еще одно — и за работу. Я выбираю яркий желтый конвертик. В нем — две фотографии и три голубеньких листка, исписанных старательным почерком примерной ученицы.
Здравствуйте, Дейв.
Две недели назад я увидела в журнале Вашу колонку и сразу решила Вам написать. Точнее, написать Вам я мечтала еще тогда, когда совсем Вас не знала — сейчас объясню почему. Вас, наверно, это удивит, но мне кажется… нет, даже не кажется — я уверена, что в свое время Вы знали мою маму. Ее зовут Кейтлин О'Коннелл. Вы познакомились с ней 11 августа 1987 года в ночном клубе на острове Корфу, в местечке Беницы, и провели с ней ночь. Мама говорит, если бы все сложилось иначе (то есть если бы Вы тоже жили в Дублине или она в Лондоне), может быть, вы продолжали бы встречаться после каникул и у вас бы что-то получилось. А так Вы уехали на следующий день и уже никогда больше с ней не виделись.
Но Вы не знаете, что после этого мама забеременела и родила меня. Меня зовут Никола О'Коннелл, мне тринадцать лет (через четыре месяца будет четырнадцать). Если Вы посчитаете, то сами увидите, что Вы мой папа, а я Ваша дочь.
Когда я увидела Ваше фото в «Крутой девчонке», то просто глазам своим не поверила. Сначала подумала, что я свихнулась. Дело в том, что у мамы осталась Ваша фотография. Конечно, за эти годы Вы сильно изменились, но я Вас узнала — это не так уж сложно, когда каждый день, стоя перед зеркалом, пытаешься себе представить, что за человек твой отец и чем ты на него похожа.
Я еще никому про Вас не говорила, даже маме. И наверно, не скажу, потому что она расстроится. Но мне очень хотелось бы с Вами встретиться. Только один раз. Живем мы теперь в Лондоне, в Вуд-Грине, так что это легко устроить.
Прилагаю Вашу фотографию, которая осталась у мамы, и свою, снятую на Рождество. На обороте я написала номер своего мобильного телефона. Пожалуйста, позвоните мне, если сможете. Пожалуйста.
Искренне Ваша
Никола О'Коннелл.
P.S. Только, пожалуйста, не звоните днем, когда у меня уроки, потому что в школе нас заставляют мобильники выключать.
Шок
Перечитываю еще раз. И еще. Все то же. Оглядываюсь кругом, чтобы увериться, что не сплю. Лайза, менеджер по продажам, вставляет в офисный проигрыватель новый компакт. Дейзи, ведущий автор, громко говорит по телефону. Джессика, младший дизайнер, возится с принтером.
Все на своем месте, все заняты делом. Никто не хохочет и не тычет в меня пальцем, восклицая: «Ну что, поверил? Ловко мы тебя разыграли!» Это все по-настоящему.
Я рассматриваю марку на конверте. Отправлено из Лондона. Берусь за фотографии. На одной из них — несомненный восемнадцатилетний я. Если бы не этот снимок — не поверил бы ни на секунду.
