На следующий день Дениза взяла себя в руки и попыталась оправдаться — ее слова с большой натяжкой можно было назвать извинением — за свою вспышку.
— Понимаешь, мы так долго думали, что являемся единственными родственниками дяди Жиля, за исключением Жана, конечно, — призналась она. — Мы совершенно забыли о твоем существовании. Потом, когда Жан погиб, мы надеялись, что станем ближе дяде, но внезапно нагрянула ты, как гром среди ясного неба… и voilà[35]! — Она выразительно развела руками.
Джулия совершенно расстроилась: она вовсе не хотела вставать между Жилем Боссэ и его родственниками, хотя Кордэ, как она заметила, не проявляли по отношению к своему дяде особой привязанности. Они пользовались его гостеприимством, но редко искали общества старика, да и он, казалось, не нуждался в них.
— Сожалею, — ответила она Денизе. — Я не хотела вставать между вами, но дедушка попросил меня приехать, и я была вынуждена это сделать. — Дениза продолжала недоверчиво смотреть на нее. — И кроме того, когда вы вернетесь в Париж, он останется совершенно один, если и меня здесь не будет, — закончила она.
— И ты будешь использовать любую возможность, чтобы настроить его против нас. — Слова сорвались прежде, чем Дениза смогла сдержать их, и она тут же попыталась исправить ошибку: — Но конечно же ты никогда не поступишь так.
— Естественно, нет.
Если так думали оба Кордэ, то вполне объяснимо их враждебное отношение к ней, и в этой ситуации Джулия ничего не смогла бы сделать, чтобы переубедить их в обратном. Она виновато вспомнила обещание деда обеспечить ее на всю жизнь — это конечно же уменьшит долю наследства Ги, который, как и большинство французских мужчин, очень скуп. Надо как-то убедить Жиля Боссэ изменить решение, подумала она. Ей совсем не нужно, чтобы дед вписал ее имя в завещание, но это будет очень деликатный разговор, и сначала необходимо все хорошенько обдумать.
Рана Армана, видимо, зажила, он ни на что не жаловался, и этот инцидент был бы забыт, если бы Жиль не обмолвился о нем Кордэ. То ли он счел историю забавной, то ли просто был горд мастерством Джулии, но брат с сестрой ухватились за это со злобным ликованием. В течение последующих дней Ги упорно обращался к ней не иначе как «доктор Джулия» и намекал, что она могла бы и его полечить от различных недомоганий, которые, как он заявил, у него внезапно обнаружились. Дениза даже рискнула спросить у Армана: правда ли, что Джулия измеряла ему температуру и позволил ли он ей пощупать пульс? Дениза была в ярости оттого, что англичанке выпала возможность позаботиться о нем. Но Арман быстро поставил ее на место.
— Не очень-то хорошо насмехаться над такой благородной и полезной профессией, — строго сказал он Денизе. — Может, наступит время, когда познания мадемуазель пригодятся вам самой. — Пророческое замечание, если бы только он об этом знал!
Этот разговор состоялся накануне его отъезда в Сент-Мари. Дениза, догадывавшаяся, что там обязательно будет Женевьева Пату, вся извелась от ревности. Она и Джулии по секрету сообщила о цыганке.
— Что из того? — спросила Джулия, слегка зарумянившись. — Почему это должно меня заботить?
— Я думала, что тебе будет интересно, — сухо заметила француженка.
— Ни капли, — возразила Джулия, но на самом деле это было не так. Она подозревала, что Женевьева Пату и была той причиной, по которой Арман не предложил ей поехать с ним на праздник. Просто он уже сговорился со своей прекрасной цыганкой, которой досталась его любовь, а ей, Джулии, — только дружба. Любовь? А хочет ли она любви Армана? Джулия сильно сомневалась, понимает ли он то, что она имеет в виду под этим словом. Для нее любовь была чем-то прекрасным и святым, благороднейшей и высшей точкой душевного волнения, которое посчастливилось испытать ее родителям. Для него это — всего лишь вспыхнувшая страсть, которая должна погаснуть, как только желание будет утолено. Нет, не стоит рассчитывать на любовь Армана, убеждала она себя, этого не может быть никогда. Ее мысли постоянно блуждали вокруг предстоящего праздника, а воображение рисовало Армана, сидящего рядом с цыганкой у костра. Как это он сказал? Вместе преломлять хлеб, вместе молиться и после этого, несомненно, вместе заниматься любовью.
Ги предложил отвезти ее в Сент-Мари, хотя о самом празднике отзывался довольно пренебрежительно.
— Там еще хуже, чем на Финальном кубке, — предупредил он. — Толпы зловонных цыган, полчища наглых туристов, глазеющих на них, и эскорт gardiens, на которых мы уже насмотрелись дома. И все зрелище заключается в том, что они берут несколько разбитых старых статуй, несут их к морю, освящают и славословят.
Джулия отказалась. Церемония много значила для Армана, и, если бы она поехала с ним, это было бы настоящим паломничеством, а Ги низвел праздник до уровня пустого спектакля.
В отсутствие Армана Джулии не разрешили кататься верхом, и она не знала, чем заняться. Пытаясь убедить себя в том, что совсем не скучает по нему, она нашла утешение в общении с Бьянкой, приносила ей лакомства и ходила с ней на выводной круг.
Когда она отказалась поехать в Сент-Мари, Ги предложил ей посетить Ле-Гро-дю-Руа, находящийся не так далеко на побережье, и Джулия с радостью согласилась, чтобы немного отвлечься. У нее не было возможности поплавать в море с тех пор, как она приехала во Францию. Ле-Гро-дю-Руа оказался маленьким и оживленным рыболовным портом с милями песчаных пляжей, снабженных всем, что способствует прекрасному отдыху на развивающемся курорте. Ги не стал купаться, и Джулия одна плескалась в море, прозрачном и ласковом. Кордэ сделал с нее несколько набросков, но интересовали его главным образом бистро и напитки, которые там подавались. В целом, с точки зрения Джулии, прогулка была не такой уж и удачной. По дороге домой, вдохновленный выпитым вином, Ги настроился на романтический лад.
— Я тебе нравлюсь, Джулия? — спросил он. — Возможно, ты питаешь ко мне tendresse[36]?
Но в этот момент машина не вписалась в поворот и уперлась в каменную стену какого-то фермерского строения, единственного во всей округе. Это спасло Джулию от необходимости отвечать. К счастью, перед тем, как задать вопросы, Ги сбавил скорость, и машина почти ползла по дороге, поэтому единственным ущербом была разбитая вдребезги фара. Настроение Ги сразу же изменилось, и теперь он пребывал в мрачном ожидании возмездия. Жиль Боссэ не одобрял любые аварии, какими бы незначительными они ни были, а Кордэ не надеялся отремонтировать машину до того, как вернется Арман, который, без сомнения, тут же доложит о случившемся.
Рассказывая деду о поездке, Джулия не упомянула о происшествии — это должен был сделать сам Ги. Но когда она сказала, что ездила с ним одна, старик недовольно нахмурился. «Не думает же он, что меня должна обязательно сопровождать пожилая дама?»
Арман, вернувшись, сразу же заметил разбитую фару и заставил Ги во всем признаться своему дяде. В результате художнику было категорически запрещено пользоваться автомобилем.
