— Кто тебе сообщил, что ты найдешь ее здесь?
— А зачем сообщать? Ее нет в Конингтоне, значит, их предупредили обо мне, а Черити быстро сообразила, куда податься для полной безопасности. Где миледи?
— Наверху. Тебе нельзя к ней.
— Я настаиваю, сэр! Ее лживые слуги не расскажут мне, где найти то, что мне нужно, но я думаю, что миледи окажется не столь упрямой. Будьте добры послать за ней — или я должен сам отыскивать ее?
Джонас направился к лестнице, но остановился, увидев Черити. Она медленно спускалась по ступеням, глядя на него с глубоким презрением. И тон ее был под стать взгляду:
— О чем ты желаешь узнать, кузен, что не могут или не хотят рассказать тебе слуги в Конингтоне?
Он с неприязнью смотрел на нее, пораженный, как и отец, ее новым, зрелым обликом и разозленный этим.
— Где вы спрятали серебро и другие ценности? — спросил он напрямик.
Черити откинула назад голову, и звонкий, издевательский смех эхом отразился от высоких стен холла.
— Спрятали, кузен? Конингтонское серебро расплавили несколько месяцев назад, чтобы снабдить деньгами короля. Так поступали многие верные королю семейства. Что за нужда есть и пить из серебряной посуды, когда ей можно найти лучшее применение? Пусть послужит победе над мятежниками.
Глаза Джонаса сузились от гнева, как всегда при общении с Черити, но ее слова убедили его гораздо успешней, чем боязливые объяснения слуг в поместье. Он знал, что многие роялисты пожертвовали фамильное серебро на содержание королевской армии, и Конингтоны, скорее всего, были среди первых. Но серебряной посудой не ограничивалось богатство этой семьи.
— А драгоценности? Я видел обеих дам в побрякушках, которые стоят целого состояния.
— Драгоценности ушли туда же. Ты полагаешь, что женщины из семейства Конингтон менее лояльны, чем их мужчины?
К удивлению Черити, Джонас стремительно шагнул вперед и, схватив ее за руку, рванул к себе, с намеренной жестокостью впившись пальцами в плоть.
— Ты говоришь правду, негодница? Если это ложь, даю слово, ты пожалеешь об этом!
Черити не отступила. Они были одного роста, и ее глаза смотрели прямо в его без тени страха, в их темной глубине мерцала пренебрежительная усмешка.
— Не пытайся запугать меня, Джонас, — сказала она презрительно. — Я никогда тебя не боялась, не испугаюсь и теперь. Можешь обыскать Конингтон от крыши до подвала, но не найдешь ни серебра, ни драгоценностей.
Джонас поверил ей, хотя еще не признался в этом даже самому себе, и разочарование только усилило его злость. Но хотя Джонас действительно рассчитывал найти в Конингтоне богатую добычу, что и послужило приманкой для набега круглоголовых, а перспектива разграбления поместья наполняла его жестоким удовлетворением, все же не эти причины заставляли его так страстно стремиться в Конингтон. Не выпуская руки Черити, он прорычал:
— Посмотрим, что скажет на этот счет сама леди Конингтон. И советую тебе, кузина, запомнить, что сейчас военное время и что под моей командой есть солдаты. А теперь веди меня к ней.
Черити покачала головой:
— Тебе нельзя туда. Даже у тебя, Джонас, должны возникнуть сомнения, допустимо ли вламываться в комнату женщины, которая корчится в родовых муках.
Пальцы Джонаса разжались, и он отшатнулся, как от удара. Кровь отхлынула от лица, он весь посерел и уставился диким взглядом на отца, словно надеясь, что тот опровергнет ее слова.
— Твоя кузина говорит правду, — коротко ответил мистер Шенфилд на этот взгляд, — так что прояви милосердие: забери своих солдат и уходи!
Сам себя не сознавая, Джонас отвернулся от них и стоял опустив голову и опершись руками о массивный стол в середине комнаты. Уже больше года его тяготили воспоминания об Элисон Конингтон. Услышав, что Даррелл с отцом в отъезде, он поскакал в поместье, думая найти там одних женщин. Теперь, наконец, Элисон увидит в нем мужчину. Он не хотел жестокости по отношению к Элисон, это все досталось бы слугам и в особенности Черити, чтобы ясно стало, кто хозяин положения. Нежная, робкая Элисон будет напугана, он рассеет ее страхи; она будет благодарна ему за снисходительность, а он в полной мере насладится ее благодарностью. Вот это настоящая месть! На такое он прежде не смел и надеяться.
Джонас тысячи раз рисовал себе эту картину — и все для того только, чтобы оказаться у разбитого корыта. Сначала это ее бегство в Маут-Хаус, а теперь еще и совершенно непредвиденное, невыносимо мучительное известие, что она вот-вот родит ребенка человеку, которого он ненавидит больше всего на свете. Ребенок Даррелла Конингтона! Эта мысль подняла в нем такую яростную ревность и досаду, что он почти терял рассудок.
— Так что же, кузен? — Холодный, насмешливый голос Черити жестоко хлестнул по открытой ране, нанесенной разочарованием и гневом. — Уедешь ли ты, как просит твой отец, или ты настолько утратил понятие о самых обычных приличиях, что посмеешь добавить стыд и ужас к той боли, которую уже приходится терпеть бедной женщине? Сегодня ты здесь хозяин. Мы не в силах воспрепятствовать тебе.
Очень медленно Джонас поднял голову и посмотрел на нее. Его лицо исказилось, глаза дико сверкали. Черити даже оцепенела, охваченная тревогой, которую не желала показать.
— Я уеду! — хриплым, неестественным голосом произнес Джонас. — Господь да поможет ее светлости благополучно разрешиться от бремени, может, она родит вожделенного сынка. — Он засмеялся, а Черити передернуло, потому что весь его вид и тон заставляли эти слова звучать как проклятие. Да, сына! Наследника для Конингтона!
Он повернулся и, не сказав больше ни слова и не оглянувшись, ринулся из дома. Трое его людей, обменявшись недоуменными взглядами, последовали за ним. Черити стояла как вкопанная, пока стук подков не замер вдали, а затем медленно вновь поднялась по лестнице, чувствуя не облегчение от победы над Джонасом, а только неясное ощущение нависшего над ними несчастья.
Несколько часов спустя, когда ранние зимние сумерки уже окутали Маут-Хаус, Черити держала в руках новорожденного сына Даррелла. Вместе с другими женщинами — Элизабет, старой няней, повитухой и горничной Вудли — она стояла у кровати, где лежала бледная, как воск, Элисон. Серебристо-золотые волосы разметались по подушке, вечный покой смерти вернул ее прекрасному лицу безмятежность. Несмотря на все их усилия, а каждая из них билась до последнего, они не сумели спасти Элисон. Ребенок был жив… пока… но стремление произвести его на свет оказалось непосильным для его хрупкой, насмерть перепуганной маленькой матери. Она была еще жива, когда ей сказали, что у нее родился сын.
Постояв несколько минут, Черити отвернулась и подошла к окну. Прижимая к себе ребенка, свободной рукой она отдернула тяжелые шторы. Черити уже знала, что увидит вдали, над линией безлиственного леса. Злобный, дрожащий отблеск на фоне неба, там, где догорал Конингтон. Она увидела это, когда в дверь постучала перепуганная горничная и шепотом сообщила невероятное. Черити подбежала тогда к окну и откинула занавеску, жуткое зрелище подтверждало слова женщины: яркое пламя на фоне темного неба. Она не могла оторвать от него глаз, и недоверие уступило место бессильной ярости.
