Вольский обернулся, и Вера увидела его по-мальчишечьи растерянное лицо. Инстинктом она понимала, что Андрей движим неподдельными чувствами, и эта откровенность помешала девушке ответить, как хотелось, как грезилось уже давно. Сколь часто в мечтах неопытная девица видела Вольского у своих ног влюбленным, коленопреклоненным. С каким торжеством готовила она ему отповедь. Ради этого заучила наизусть ответ Татьяны из «Евгения Онегина» и готовилась произнести с торжеством и презрением:
…что к моим ногам
Вас привело? Какая малость!
Как с вашим сердцем и умом
Быть чувства мелкого рабом?
Какой сладостной казалась ей месть, каким жалким виделся поверженный Вольский! Каким праведным гневом пылала она, обличая прирученную жертву! Теперь Вере следовало это все осуществить. Но где надменность, где чувство торжества, где упоение победы? Девушка видела перед собой одинокого, метущегося, растерянного перед жизнью человека и не ощущала в себе ни торжества, ни мстительности.
Вольский, казалось, и не ждал ее ответа, удивляясь и прислушиваясь к своим чувствам. Если бы вслед за объяснениями он приступил к действию, Вера тотчас охладила бы его пыл. Но Вольский растерянно теребил мочку уха и смотрел жалко, как обиженный ребенок. Жалость, о, эта коварная жалость, сразила девушку наповал. Вера подошла к потерянному мужчине, еще не зная, что ему скажет.
– Должно быть, из-за дуэли вы так расчувствовались или из-за уехавшего Евгения. – Вера еще попыталась воздвигнуть преграду между собой и Вольским, ибо все преграды вдруг рухнули по произнесении Андреем слов признания.
Вольский улыбнулся:
– Возможно. Но теперь мне хорошо, когда я это сказал.
Он положил ей на плечи руки.
– Но княгиня… – начала было Вера, однако Вольский вдруг сильным движением привлек ее к себе, не дав продолжить.
Он пристально смотрел сопротивляющейся Вере в глаза и крепко сжимал ее плечи. Взгляд Вольского завораживал, магнетизировал бедную жертву. Вера вовсе ослабела. Голова ее кружилась, а губы приоткрылись невольно и тянулись к губам Андрея. И тут произошло нечто совершенно неожиданное. Протяжно и глубоко вздохнув, Вольский резко отстранил Веру и отошел в сторону.
– Нет, ангел мой. Так нельзя. Уходи поскорее. Скорее, пока я не передумал!
Последние слова звучали почти криком, они подстегнули Веру. Ничего не понимая, чуть не плача, девушка метнулась к двери и едва не пришибла Малашу, которая, натурально, подсматривала и подслушивала…
Прибежав к себе, Вера рухнула в кресло, тщетно подавляя рыдания. Почему он оттолкнул ее? Андрей отвергает ее любовь, он пренебрег ее готовностью ответить на чувство! Он смеется над бедной воспитанницей, в грош ее не ставит! Что же делать? Забыть, не принимать на веру его признания, ведь это скорее насмешка, а не серьезное намерение. Больно уж скоро Вольский объяснился, да ведь ему не привыкать. Неужто это всего лишь ловушка для невинной глупой девицы?
– За что? Почему так жестоко? – плакала Вера, не замечая, как далеко завели ее сомнения.
Все слышанное о Вольском ранее всплыло в ее памяти, и больно жалили эти воспоминания. Да, да, это игра, всего лишь игра, и Вера чуть не пала жертвой холодного расчета. Она плакала, пока не уснула, утомленная и вовсе разочарованная.
Уже стемнело, когда княгиня, обеспокоенная тем, что девушка не вышла к обеду, прислала за ней. Пробуждение Веры было печально и безнадежно. Несостоявшаяся дуэль, прощание с Евгением, объяснение Вольского – все это, казалось, было давно и не с ней. Теперь девушка чувствовала себя вновь бедной провинциалкой, жалкой воспитанницей, приживалкой в доме княгини. И, будто созвучно ее мыслям, Браницкая попросила Веру прийти и почитать вслух.
«Ах да, – горько сказала Вера себе. – В обязанности воспитанницы непременно входит чтение вслух!»
Безропотно подчинясь, она явилась пред очи своей повелительницы. Однако княгиня вовсе не походила на угнетательницу бедных воспитанниц. Напротив, она сама была явно подавлена и в печали. Неубранные волосы, прежний утренний наряд свидетельствовали о том, что дама также весь день не выходила из своей комнаты и не покидала постели. Чуткий нос Веры уловил тонкий запах табака, пробивавшийся сквозь аромат любимых духов княгини.
– Что с тобой, душенька? На тебе лица нет, – встревожилась Браницкая, когда рассмотрела чуть припухшие и покрасневшие глаза Веры, ее покусанные губы. – Что еще случилось в этом несчастном доме? Тебя кто-нибудь обидел? Вольский? – Последнее прозвучало скорее утверждением, нежели вопросом.
Вера не нашлась что ответить, а княгиня восприняла это как согласие.
– Ну полно. Теперь он не часто будет тебя тревожить.
Произнеся эту загадочную фразу, дама замолчала, а Вера не решилась спросить, что это означает.
– Какую книгу будем читать, ваша светлость? – окончательно входя в роль чтицы, покорно вопросила она.
Погруженная в раздумья княгиня ответила не сразу. На туалетном столике лежало несколько французских томиков, однако Браницкая весьма удивила Веру, достав из-под подушки Евангелие. Будто оправдываясь, она произнесла:
– Хочу сходить на исповедь, надобно подготовиться. Прочти первое, что откроешь.
Вера прекрасно знала Святое Писание благодаря маменьке, Марье Степановне. Многие места она могла сказать наизусть. Открыв наугад книгу, девушка прочла:
– «Приносили к Нему и младенцев, чтобы Он прикоснулся к ним; ученики же, видя то, возбраняли им. Но Иисус, подозвав их, сказал: пустите детей приходить ко Мне и не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Божие. Истинно говорю вам…»
– Довольно! – Вера даже вздрогнула, хотя княгиня произнесла это слово почти шепотом.
Удивленно взглянув на нее, Вера увидела, как смертельная бледность залила постаревшее, усталое лицо княгини, а глаза наполнились слезами.
– Оставь меня, все после… – Она упала лицом в подушки и более не произнесла ни слова.
Вера осторожно положила книжечку на край постели и вышла, совершенно ничего не понимая.
Последующие три дня протекли в тишине и унынии. Княгиня никого не принимала и почти не выходила из комнаты. Воспитанницу более не призывала к себе, и девушка истомилась в одиночестве и неопределенности положения. Она пыталась писать письма, вести журнал, но внутренняя лихорадка только возросла и не позволяла сосредоточиться на чем-либо. Странное поведение княгини не волновало Веру: мало ли тайн на совести пожившей экзальтированной особы. Более всего ее занимал Вольский, опять он. Девушка страстно желала знать, что делал он после того, как прогнал от себя Веру. Неужели был с княгиней? Что делает теперь, где бывает, каковы его намерения? Дав себе слово более не думать о Вольском и, будучи оскорбленной, не питать никаких надежд, Вера с легкостью нарушила это слово.
К тому же любимый роман Фенимора Купера окончательно лишил ее твердой почвы под ногами, окунув в мир грез. С нетерпением ребенка Вера жаждала появления героя, сей же час, сию секунду! Чуть не плача от невозможности немедленно припасть к мужественной груди, оказаться в объятиях благородного Натти или на худой конец юного индейца Ункаса, Вера в забытьи теребила заветную нитку бисера на своем запястье. Она грезила зелеными просторами, водопадами, лесами и прериями дикой Америки, представляя себя то на месте Коры, то ее сестры. Иссушающие мечты, заставляющие сильнее биться сердце и волнующие кровь, разбивались о грубую действительность. Руки искали объятий, но осязали холодную подушку, губы искали поцелуев, но ничего достойнее собственных рук не находили.
