Теперь он стоял около нее, и капельки воды стекали по его блестящему медному телу.
Он поднял руки и отвел с лица влажные темные пряди, а потом стремительно опустился рядом с ней на колени. Под ее зачарованным взглядом он прижал руки к вискам, потом сложил их перед грудью, а затем прикрыл ладонями чресла.
— Моя голова, мое сердце, моя любовь… Все принадлежит тебе.
Тронутая до глубины души, она кивнула с самым серьезным выражением на лице. А его руки потянулись к ее вискам.
Ей не нужны были слова, чтобы безошибочно понять это движение, и она тихо проговорила:
— Да, Тонатиу, все мои мысли — о тебе. Его руки легли к ней на грудь.
— Да, — шепнула она, — о да…
Он переменил позу, присев на корточки, и, накрыв тыльную сторону ладони одной своей руки ладонью другой, легко коснулся светлых завитков на лоне у Эми.
— Д-да… — с трудом вымолвила она, пытаясь совладать с участившимся дыханием, — и это — твое. Вся моя любовь безраздельно принадлежит тебе.
Та рука юноши, что была сверху, поднялась в воздух; другая осталась и более уверенно скользнула глубже между ногами девушки. Его пальцы коснулись ее быстрым и властным движением, и затем он вытянулся на камне рядом с ней, крепко обнял ее и сказал:
— Эми, когда я стоял там, наверху, я просил солнце и духов древности, чтобы они подали мне какой-то знак, какое-то видение… чтобы они открыли мне, имею ли я право коснуться тебя… имею ли я право сегодня сделать тебя своей. — Его руки напряглись, и он еще теснее прижал ее к груди. — Но никакого ответа от них я не получил, так что я могу лишь предположить, что должен оставить тебя нетронутой. — Он шумно вздохнул. — Но это выше моих сил. И даже если мне неведомы верные сроки, я знаю, что ты моя tonali. Моя судьба. Моя неизбежность, записанная в звездных скрижалях тысячелетия тому назад. А если так, то почему я должен ждать другого дня, чтобы быть внутри твоего тела?
В ответе Эми звучали лишь самозабвенная преданность и безграничное доверие:
— У тебя нет причин ждать, Тонатиу. Я твоя.
— Любимая моя, — только и мог он выговорить. Снова уложив ее на спину, он схватил тяжелый золотой медальон и через плечо закинул его к себе за спину, так чтобы он не мог как-нибудь повредить Эми. После этого он лег рядом с ней на живот, так что часть его торса закрывала грудь девушки. Испытывая непривычное беспокойство и даже страх, он начал целовать свою единственную. И пока он ее целовал, его рука легла к ней на горячую тугую грудь, и кончики его пальцев ласково играли с ее соском.
В делах любовных Луис был таким же чистым и неискушенным, как Эми. Его терзали опасения, что ей будет больно; в то же время он так страстно желал ее, что, казалось, не сможет выдержать больше ни единой секунды. И, разрываемый этими чувствами, он продолжал целовать и ласкать ее, надеясь, что как-нибудь сумеет понять, когда же она будет столь же готова к соединению, как и он сам.
А у Эми от его поцелуев кружилась голова; бережные прикосновения его рук вызывали такое ощущение, словно тысячи горячих иголочек покалывают кожу, и уж совсем сводила ее с ума пульсация тяжелой твердой плоти, прижатой к ее животу.
Когда Луис поднял голову и вгляделся в ее лицо, Эми, едва дыша, прошептала:
— Тонатиу, я не знаю в точности, что мне полагается делать. Тебе придется мне показать.
Мускул дрогнул у него на подбородке, и он сказал:
— Мы научились целоваться. Научимся и всему остальному.
Он снова поцеловал ее, а потом провел рукой по ее животу вниз — туда, между ногами. Ласково нажав кончиком среднего пальца на ее чувствительное местечко, он ощутил теплую влагу и позволил себе продвинуться чуть дальше. Эми содрогнулась от наслаждения, и ее спина выгнулась дугой.
Ее веки были опущены, когда она спросила:
— Тонатиу, а мне можно потрогать тебя… так, как ты меня трогаешь?
Изумленный и обрадованный одновременно, он поспешил ее заверить:
— Ничто не могло бы сделать меня более счастливым.
Она задумчиво улыбнулась, села на камне и мягким нажимом рук заставила его лечь на спину. Широко открыв глаза, она, преодолевая застенчивость, протянула к нему обе руки и обхватила ими могучий поднявшийся ствол, — обхватила так осторожно, словно опасаясь, что он может сломаться. И зажмурилась от восторженного изумления, когда ощутила его непроизвольную реакцию.
Она с радостью согласилась бы провести в игре и волнующих исследованиях весь остаток дня, но Луис с ужасом ожидал, что вот-вот взорвется. Сжав зубы, слыша гулкие удары своего сердца, он сумел выдержать эту блаженную муку лишь несколько мгновений, после чего отвел от себя ее руки и поспешно отыскал то место у нее между ног, которое указала ему природа.
Он успел ощутить преграду и уловил момент, когда эта преграда разорвалась; от него не укрылось выражение боли в глазах Эми. Но остановиться он уже не мог. Он не имел ни малейшего представления о том, как управлять собственным телом, вышедшим из повиновения. Он бурно ворвался в нее, и наслаждение было столь острым, что он застонал в экстазе. Через несколько секунд все было кончено.
Какое-то время они не размыкали объятий. Луис шептал слова любви и раскаяния, пылко утверждая, что никогда больше не причинит ей боли. Он обещал, что научится всему, чтобы стать более умелым любовником. А Эми, осыпая поцелуями его встревоженное бронзовое лицо, утешала его и клялась, что любит его так сильно, что просто быть в его руках — это восторг и ликование.
Луис на руках отнес ее к реке и выкупал с такой нежной заботливостью, что купание доставило ей даже больше радости, чем сам по себе акт любовного слияния.
И уж совсем несравненное блаженство она испытала, когда они выбрались из воды на берег и Луис пронес ее на руках по крутой тропинке всю дорогу до каменного выступа рядом с водопадом. Они улеглись на этой площадке, подставив себя солнечным лучам, чтобы обсохнуть. Они лежали, обнявшись, в мире и согласии, и солнце уже начало склоняться к западному краю горизонта.
Вздохнув, Эми положила ладонь на золотой медальон, что покоился на гладкой груди Луиса, и окликнула юношу:
— Тонатиу…
— Да?
— Расскажи мне побольше о Солнечном Камне.
Глава 10
Луис улыбнулся, поцеловал ее в лоб, и его рука накрыла ее руку, лежавшую на поблескивающем золотом медальоне. Он глубоко вздохнул, и его гладкое бронзовое лицо слегка изменилось. Классические строгие черты приобрели мечтательно-отрешенное выражение: теперь его сознанием управляли легенды, образы и голоса былого.
— Золотой диск, который я ношу, представляет собой копию огромного Солнечного Камня, хранимого в одном из старых храмов Мехико. На камне высечены письмена, в них изображен ацтекский космос — наши боги, наши обряды и традиции — и календарь, с помощью которого мой народ ведет счисление времени. В самом центре камня — лицо Тонатиу, нашего Бога-Солнца, в чью честь я получил это имя.
