– Держи, парень, – громыхнул он. – Своей благоверной вез, но для тебя не пожалею. Это мы нашли в одном астральном скоплении. Самая натуральная звезда!
На том они и расстались. Звездолет плавно вознесся к прозрачным рассветным облакам, а Тимофеев, сжимая в кулаке коробочку, побрел по изрытому метеоритными кратерами лугу – досыпать остаток утра.
На следующий день Тимофеев достилал пол на чердаке, уверенными ударами гвоздя свежеоструганные доски. Работа спорилась, хотя на душе было не слишком спокойно – мешал комбайнер Вася.
Пришел бригадир Силуков, примостился рядом и раскочегарил папироску.
– Спасибо, Тимофеич, – промолвил он. – Пашет, как зверь.
– Линеаризатор? – спросил Тимофеев, мерно действуя молотком.
– Зачем? – спокойно отозвался Силуков. – Я про веялку… Тут, парень, чудеса творятся. С утра понаехало народу из района, из города! Даже вертолет прилетел, у нас же бездорожье, сам знаешь…
– А что случилось? – поинтересовался Тимофеев.
– Ночью, говорят, феномен был. Выпал на Хавроньином лугу метеорный дождь, да такой силы, что все ученые, язви их, с ума посходили. Загубят они нам луг, ей-богу, перероют, что твоя хавронья…
Силуков крепко затянулся папироской, увидел поднимающуюся на чердак по приставной лестнице девушку Свету и тактично удалился.
Тимофеев продолжал налаживать пол. Когда у него кончились гвозди, он потянулся к ящику, лежавшему возле стены, и заметил Свету. Девушка стояла перед ним, храня на лице строго-официальное выражение.
– Витя, – сказала она. – У меня для тебя новость.
Тимофеев молча разогнул онемевшую спину и тоже встал, ощущая в себе противную пустоту и слабость.
– Вчера вечером после танцев комбайнер Вася предложил мне стать его женой, – отчетливо произнесла Света.
– Как это?! – не понял Тимофеев.
– Очень даже просто. Выходи, говорит, за меня, председатель нам дом поставит. Корову, говорит, купим…
Тимофееву показалось, что его все же настиг шальной метеорит.
Сквозь ватную пелену он услышал собственный голос:
– Что ж, будьте счастливы… Вот вам мой свадебный подарок.
Слабым движением он извлек из кармана инопланетную коробочку и неловко сунул Свете. Девушка взяла ее не глядя и подбросила на ладошке.
– Спасибо, – с прохладцей сказала она. – Быть может, тебе интересно знать, что я ему ответила?
Тимофеев собрал остатки самообладания, чтобы найти какую-нибудь уместную в подобной ситуации реплику, по возможности пронизанную горькой иронией, сарказмом и уязвленным благородством, но у него не получилось.
– Да, – еле слышно промолвил он.
– Я ответила ему, – продолжала Света, поигрывая коробочкой, – что у меня уже есть жених, и его зовут Виктор Тимофеев, и что хотя он пентюх, каких поискать, но другого мне не нужно, и вообще, если ты еще когда-нибудь посмеешь так легко от меня отказаться… Ой, что это?
Треугольная коробочка с легким щелчком раскрылась, и глазам влюбленных предстало диковинное зрелище. На кусочке матово-черного бархата лежал кристаллик чистой воды, нежно и тепло светившийся изнутри. И это свечение стремительно набирало силу, заливая весь мир голубыми лучами, полными радости, добра и любви.
– Это сама настоящая звезда, – сказал Тимофеев, беря в свои широкие твердые ладони хрупкую ладошку Светы, на которой вершилось чудо. – Ты же просила одну маленькую звездочку с неба…
Ловись рыбка большая и маленькая
Начальница археологического отряда, с нечеловеческим именем Стихия и с нормальной фамилией Вяткина, извлекла из полупорожнего мешка консерву «Завтрак туриста», и ее перекосило слева направо по диагонали.
– Сдохнуть можно, – пробормотала она с содроганием.
Консерва полетела обратно в мешок, а начальница воззвала не по-женски зычным голосом:
– Тимофеев!
Практикант-археолог Тимофеев с неудовольствием оторвался от процесса разгребания культурного слоя и приподнял голову.
– Витюля, – перешла на более нежные интонации Стихия, – сходил бы за рыбкой на Шиш-озеро… А не то снова придется концентраты жрать.
– Хотелось бы еще разок пройтись по срезу, – рассудительно сказал Тимофеев.
– А, фигня все это, – отмахнулась начальница. – Ни черта здесь нет.
– Как нет?! – зашумели в кустах оппоненты. – А план поисков, утвержденный на ученом совете?.. А документальные свидетельства?.. Гляденовская культура… харинские могильники?..
– Подите вы, – вяло отругнулась Стихия. – Витя, вперед!
Тимофеев со вздохом вылез из раскопа. В своей палатке он взял самодельное удилище, не опробованное еще в деле, а также ведро и четвертинку окаменевшего от времени хлеба для наживки. Он слабо представлял, на что могло бы польститься водное население Шиш-озера и существует ли таковое вообще. Настроение у Тимофеева было скверное: саднили смозоленные ладони, хотелось домой, и до смерти надоели ненормальные взаимоотношения с руководством в лице грубой Стихии, предпочитавшей использовать несчастного практиканта в качестве мальчика на побегушках. И, разумеется, – что самое главное, – Тимофеев жестоко тосковал по девушке Свете, волею судьбы и деканата заброшенной в вековые архивы Дядьевского монастыря, памятника древней культуры.
Тимофеев проломился сквозь кусты на обрывистый берег Шиш-озера, с трудом отколупал кусочек хлеба, насадил его на крючок и метнул в свинцовые воды. Конечно же, незамедлительно рядом объявился местный дед Мамонт со своим удилишком, и его присутствие оптимизма горе-практиканту не прибавило. Вот уже несколько дней упомянутый дед терроризировал Тимофеева своими рассуждениями на самые разнообразные темы, перемежая их народной мудростью и зловредными пассажами по поводу научно-технического прогресса.
Некоторое время дед Мамонт, кряхтя и сморкаясь, торчал над душой у Тимофеева. Затем он размотал снасти и встал метрах в трех, неподвижно вперившись в мутное зеркало озера. Не прошло и минуты, как на его наживку польстился упитанный щуренок. Тимофеев мысленно взвыл: он знал, что теперь-то ему не избежать очередного прилива дедова красноречия.
– Учись, студент, пока я жив, – не запозднился дед Мамонт и вытащил на бережок еще одну щуку, зеленую и толстую, как полено.
Деду было крепко за семьдесят, он как габаритами, так и мастью вполне соответствовал своему имени. Судя по всему, он мог прожить еще долго и многому научить Тимофеева.
– Это тебе не алгебра, – изрек дед, наживляя на кованый якорек сомлевшую лягушку.
– Мы алгебру не проходим, – неубедительно огрызнулся Тимофеев, которому больше крыть было нечем.
– Не проходят оне, – добродушно ворчал дед. – А как такую стервозу поймать, оне проходят?
