— Вспомни, что ты — актриса, а не зритель, — наконец не выдержала Джун. — Они вообще-то теперь — твои коллеги.
Джун тут же пожалела о сказанном. Неподдельное восхищение, появившееся на лице Пентилии, сменилось испугом. Она снова вспомнила о том, что придется играть, и начала безуспешно вспоминать свои слова.
Джун пыталась найти глазами Милано, но режиссер, если и пришел на съемочную площадку, то был уже в доме. Зато к растерянной парочке подошел Эммет Мэдлоу который тут же увел Пентилию знакомиться с актерским составом.
Джун подумала, что на съемочную площадку ее не пустят, но когда мужчина с рупором объявил, что съемки начинаются, Пентилия помахала внучке рукой, предлагая следовать вместе с ней. Джун поняла, что ей все-таки предстоит стать свидетельницей этого великого события, и покорно пошла следом за актерами и съемочной группой.
Чтобы никому не мешать, Джун сразу облюбовала себе местечко на широком подоконнике в гостиной, где проходили съемки. Оттуда все было видно, а главное — это место позволяло Джун находиться подальше от Милано, который сильно рассердил ее в их последнюю встречу. Джун подумала, что тут-то Милано точно ее не заметит, но глаза режиссера не просто скользнули по подоконнику — они остановились на ней.
Ну что уставился? — раздраженно подумала Джун. Да, я сюда пришла. Да, я сижу на подоконнике. Но я же никому не мешаю?
Впрочем, взгляд Милано на этот раз не показался ей встревоженно-сердитым, каким он был обычно. Напротив, режиссер смотрел на нее с каким-то подозрительным интересом.
С чего это вдруг? — подумала Джун. У мистера Гения в кои-то веки хорошее настроение?
Милано продолжал на нее смотреть. Джун смутилась и первая отвела взгляд. Она попыталась найти глазами бабушку, но той на съемочной площадке почему-то не оказалось. Остальные актеры тоже куда-то исчезли, и Джун догадалась, что они, скорее всего, гримируются и переодеваются. Из всех актеров в гостиной остался только Оливье Лав. Его герой по сюжету должен был появиться в десятой или одиннадцатой сцене.
Джун заметила, что Милано снова на нее смотрит. Больше того, ей даже показалось, что он все это время не отводил от нее взгляда.
Черт возьми, да что тебе от меня понадобилось?! разозлилась она. Это что — психологический прием? Тебе хочется, чтобы я убралась отсюда? Черта с два — моя бабушка первый раз в жизни снимается в кино. И сегодня я должна сидеть здесь, даже если вам, Шон Милано, это не нравится!
Когда Милано поднялся со стула и направился к ней, Джун окончательно уверилась в том, что режиссер хочет удалить ее со съемочной площадки. Джун решила занять оборонительную позицию, даже плечи распрямила, хотя внутри у нее все съежилось от его пристального взгляда.
— Добрый день, Джун, — неожиданно вежливо обратился к ней Милано. — Пришли поддержать миссис Лиллард?
— Угу, — буркнула Джун, чувствуя себя совой, которую пытаются вытащить из дупла.
— Угу — означает «да»? — полюбопытствовал Милано.
— Не знаю, как у вас, а у нас именно это и означает…
— У кого это — «у вас», позвольте поинтересоваться?
— У воспитанных людей, — сухо ответила Джун. — Хотя мне было бы очень любопытно, если бы кто-то, говоря «угу», имел в виду «нет».
— Когда болгары кивают головой, это означает — «нет», а когда хотят сказать «да», наоборот, мотают ею, — с улыбкой сообщил Милано. — Так что бывают и исключения…
Ну что ты привязался? — недовольно подумала Джун. Давай уже наконец скажи, что недоволен моим присутствием… Теперь я поняла, чем отличается воспитанный человек от невоспитанного: воспитанный интересуется твоими делами, а потом посылает тебя ко всем чертям. А невоспитанный посылает сразу… Да, Шон Милано воистину — пример хорошего воспитания…
— Я хотел кое о чем поговорить с вами, — Милано посмотрел на Джун так, словно они были заговорщиками. — Надеюсь, вы уделите мне немного внимания?
Джун окончательно растерялась, но ответить не успела, потому что у режиссера зазвонил мобильный. Милано достал телефон и, извинившись перед Джун, отошел, чтобы поговорить.
По выражению его лица Джун поняла, что беседа ему предстоит не из приятных. Милано действительно говорил со своим собеседником довольно резко, видно было, что он недоволен ни тем, кто ему позвонил, ни тем, что ему говорили.
Милано закончил разговор, но к этому времени в гостиную вернулись актеры. Джун не сразу узнала бабушку: грим и одежда изменили Пентилию так, что та выглядела гораздо моложе своих лет. Куда подевалась миссис Петти, которая еще пару часов назад трещала с соседкой о «непутевой молодежи»? Перед камерами стояла решительная, властная женщина в наглухо застегнутой блузке цвета стали и серой юбке из жесткой ткани.
Ничего себе преобразилась, присвистнула про себя Джун.
Девушка уже позабыла о разговоре с Милано, впрочем, и режиссеру было теперь не до нее — надо было начинать съемки.
Через несколько минут гостиная расчистилась. В центре всеобщего внимания оказались трое: Луиза Бергман, одетая в длинное бледно-голубое платье, также глухо застегнутое, как и блузка Пентилии; молодой человек, актер, имени которого Джун не запомнила, и сама Пентилия, которая держала в руках серебряный поднос с чашками, чайником и блюдом, полным пирожных.
Джун увидела пирожные и почувствовала, как предательски урчит у нее в животе. Наверняка эти штуки с жирным кремом особенно вкусные. И вредные…
Милано махнул рукой.
— Начали! Сцена восьмая, дубль первый! — выкрикнула какая-то женщина, и раздался треск черно-белой «хлопушки».
Ну вот и началось, подумала Джун и, забыв о пирожных, во все глаза уставилась на бабушку. Пентилия поставила поднос перед Луизой Бергман и незнакомым Джун актером.
— Спасибо, мама, — поблагодарила ее Луиза.
Мама? Почему мама? — удивилась про себя Джун и тут же сообразила, что миссис Петти сейчас — вовсе не миссис Петти, а мисс Мизетта Хадсон, мать Элисон, то есть Луизы Бергман. А тот молодой человек, чьего имени Джун так и не запомнила, — жених Элисон, которого мисс Хадсон с удовольствием принимает в своем доме.
— Угощайтесь, — любезно предложила Мизетта Хадсон и ласково посмотрела, но вовсе не на дочь, а на ее жениха.
— Спасибо, мисс Хадсон, — поблагодарил Мизетту молодой человек.
— Ну что вы, дорогой… — ласково укорила его мисс Хадсон. — Мы ведь — добрые друзья, так что обращайтесь ко мне запросто: Мизетта. Или мисс Мизетта, как вам будет проще…
— Ты так нравишься маме… — игриво улыбнулась молодому человеку Элисон. — Это просто удивительно. Обычно она не жалует моих ухажеров…
— Вот именно — ухажеров, — сухо парировала Мизетта. — А Брайен — почти что член семьи. Хотя мне до сих пор кажется странным, что такой приличный и воспитанный молодой человек задумал жениться на моей непутевой дочери.
